Лимонный хлеб с маком

Смешай муку, воду и закваску и замеси вручную или в старом миксере с медленным вращением.

Секрет этого восхитительного хлеба заключается лишь в длительном процессе ферментации от одного до трех дней и, прежде всего, в выпечке хлеба в традиционной дровяной печи, накаляемой местными дровами. Смесь муки «шейша» и тепла миндаля и каменного дуба придаст этому хлебу неповторимый вкус.

Марина натянула старую футболку Матиаса с эмблемой Свободного университета Берлина, Анна – свою зеленую ночную рубашку из шелка, очень тонкую и на бретельках. Минули годы с тех пор, как она ее использовала, – слишком красивую, чтобы тратить на ночи одиночества рядом с мужем.

Каждая из сестер думала о своем.

«Ну почему ты ни разу не написал мне, Антонио? Понимаю, ты не хотел этого делать, но я-то терпеливо ждала каждый день и каждую ночь, многие годы, пока память о тебе не рассеялась в моих мыслях. Я бы ответила тебе письмом, объяснив, почему не отправилась с тобой на яхте. Объяснила бы свой страх, попыталась оправдать трусость. Но куда я могла написать? Ты хоть раз возвращался на остров? Хотя бы на Рождество? На Пасху? Ты же знал, где я живу. Почему не вернулся за мной? Видимо, мой отец, когда сообщил тебе, что я не отправлюсь с тобой на паруснике, потребовал забыть обо мне и сказал, что наша любовная история нереальна, невозможна. Как знать, может, когда-нибудь я расспрошу тебя. А как сложилась бы моя жизнь с тобой? Какой бы она стала, поднимись я на борт „Лорда Блэка“? И какой была бы жизнь скромного моряка с девушкой из высшего буржуазного общества Майорки?»

Жизнь Анны оказалась бы совсем другой. Вероятно, лучше, а возможно, и хуже. Но непременно иной. Она представляла себя семнадцатилетнюю на парусной яхте, счастливую, рядом с ним… пока непрерывный храп Армандо, раздававшийся каждую ночь, не вернул ее к реальности.

А Марина улеглась на кровать с мыслями об Эфиопии. Вспомнила свои последние дни там и худенькую девочку, которую бросила в приюте. Пожелала, чтобы она поскорее нашла приемную семью, способную окружить ее любовью. Ведь любви заслуживает каждый ребенок с момента рождения. Иначе детство малышки станет долгим и горьким в том печальном сиротском доме, где она оказалась. Марина думала и о том, как детство влияет на взрослую жизнь. Какой станет она у нынешней сиротки? Ребенок без детства – что взрослый без жизни. А что ждет Наоми, если ее не удочерят? Сейчас она лишена любви, ласки, баюканья по ночам; одна-одинешенька. Марину охватила грусть, но она попыталась выбросить печальную мысль из головы и уснуть в четырех стенах, таких чужих и таких родных.

Сестры заснули почти одновременно, но прежде, словно по какой-то таинственной причине, их мысли пересеклись. Они подумали друг о друге, и обе вспомнили дни своего детства на кухне бабушки Нереи, когда терли лимоны, вытряхивали мак ладонями, вечно покрытыми мукой…

В пять утра в дверь пекарни постучали деревянным молотком. Ньебла насторожилась. Накануне, незадолго до того как Марина заснула, собака вернулась к своим привычкам и, скучая по старой спальне, поднялась наверх. Марина схватила ее за кожаный ошейник и попыталась, как накануне, оттащить к лестнице. Но пожилая упрямая собака уперлась своими серыми лапами. Марина снова прибегла к трюку с шоколадом. Однако собака была потрепанной, но не глупой, и даже не понюхала лакомство. «Ньебла, Урсула ждет тебя. Ньебла, тебе нельзя здесь оставаться. Выходи». Собака с грустным понимающим взглядом подняла голову в надежде на соучастие новой хозяйки ее дома. В конце концов, это скорее ее дом, нежели человеческого существа, пытающегося выгнать ее оттуда. Она ночевала там десять лет. А в пересчете на человеческую жизнь – все семьдесят.

– Урсула… она не хочет спускаться! – крикнула Марина, высунувшись в окно.

– И что нам поделать? – вопросом ответила Урсула, задрав голову. – Хочешь, я поднимусь к тебе, и мы вместе попытаемся ее спустить. Но у меня теперь не так много сил…

Марина посмотрела на собаку, которая уже устроилась под окном. И снова обратилась к Урсуле.

– Ну, не знаю… пусть сегодня переночует здесь, – с некоторым сомнением решила Марина.

– Ты даже не представляешь, как меня осчастливила, – обрадовалась Урсула. – Марина! – крикнула она, прежде чем захлопнуть дверь.

Марина, почти закрывшая ставни, снова их приоткрыла.

– Знаю, что ты добрая и доверяешь всему роду человеческому, но, ради бога, запирай дверь на замок.

Ньебла смежила веки и уснула.

И снова резкий стук молотка в дверь. Ньебла залаяла. Марина открыла глаза, посмотрела на наручные часы. И улыбнулась от догадки, кто к ней явился. Она натянула джинсы и сбежала вниз по лестнице.