Лимонный хлеб с маком

Урсула пояснила, что, если бы это зависело только от Гюнтера, у них с ним наверняка не было бы детей. Он не был заинтересован, зацикливался на своих партитурах, тщетно стремясь стать композитором. Однако они все-таки договорились завести ребенка, и вскоре Урсула забеременела дочерью. А как только она появилась на свет, Гюнтер сильно ее полюбил. Просто обожал и любил больше жизни. Матиас рассказал о своем брате и его втором, незапланированном отцовстве, а также о том, что оно проходит у него не так уж хорошо.

И вообще, существует ли желание отцовства? Если мужчина дожил до сорока или пятидесяти лет без детей… Страдает ли он? Есть ли у него потребность обзавестись детьми?

– Мой опыт вот чему научил меня по сей день, Матиас, но, конечно, я могу ошибаться. Думаю, у мужчин нет потребности заводить детей, и, судя по тому, как ты до сих пор вел себя с эфиопской малышкой, полагаю, что и ты не испытываешь такого желания. Мне кажется, ты не способен вообразить боль, которая сейчас саднит в глубине сердца Марины.

Некоторое время они шагали молча. Матиас задумался над словами престарелой соотечественницы. Между тем Урсула готовила свой последний залп:

– Ты, видимо, доволен, верно?

Матиас воспринял эту фразу как оскорбление. Он взглянул на Урсулу, которая продолжила:

– Короче, ты никогда не хотел удочерить Наоми. А теперь тебе остается только вести себя по-мужски и держать удар.

Он застал Марину в таком истеричном состоянии, в каком прежде никогда не видал.

Марина ходила взад-вперед. В одной руке – японский журнал, в другой – старая фотография; лицо залито слезами. Она разговаривала вслух сама с собой. На полу в спальне валялись фотографии ее детства, договор купли-продажи баркаса, свидетельство о годности к усыновлению, рецепт, блокнот «Молескин»…

– Прежде чем продать недвижимость, я хочу узнать, кто ты такая, Мария-Долорес Моли. И я это выясню. Ведь я бы не испытывала всей этой боли, от которой сейчас страдаю. Ее не было бы, если бы ты не подарила мне ветряную мельницу, которая теперь мне кажется адом.

Матиас замер в дверях.

– Я же тебе сказала, Матиас, что мне нужно побыть одной. Оставь меня.

Но вместо того чтобы снова спуститься на улицу, он молча сидел на кровати, а она продолжала кричать на родном языке, не сознавая о чем.

– Видишь эту фотку, Матиас? – вдруг спросила Марина, протягивая ему черно-белый снимок.

Матиас посмотрел на фотографию. Изображение ее сестры Анны, сидящей на коленях у молодой няни в соответствующей одежде.

– А теперь взгляни сюда, – потребовала Марина, указав на фото Лолы в японском журнале.

– Ну и что там такое? – спросил Матиас.

– Да это же одна и та же женщина, – ответила она, – с разницей не меньше тридцати лет. Ну вглядись же повнимательнее.

Матиас сравнил оба снимка.

– На кого похожа эта женщина? – настойчиво спросила Марина.

Матиас не осмелился высказать свою мысль, ибо пришедшее ему в голову показалось слишком невероятным, и он предпочел промолчать.

– Не знаю, – промолвил он.

– За год, что я здесь, успела лишь обнаружить, что пекарша, оставившая мне наследство, служила в доме моих родителей. Но, сколько бы бабушка ни одалживала ей денег, трудно поверить, что женщина отдала бы мне все это просто так… Я и не верю, а хочу знать правду.

Она покинула комнату, не уточнив, куда направляется. Матиас сидел на кровати. Он собрал фотографии и положил их обратно в коробку из-под печенья. Взял сертификат соответствия приемных родителей усыновлению ребенка и попытался понять изложенные требования.

Марина быстро вышла из пекарни, утирая слезы. Шагала куда глаза глядят. Пересеклась с Габриэлем и проигнорировала его. Томеу тоже с ней поздоровался, но она даже не посмотрела в его сторону. Подошла к дому Каталины и постучала деревянным молотком в дверь. Каталина отворила.

– Я собираюсь продать пекарню. Но прежде хочу, чтобы ты объяснила мне, почему Лола так одарила меня, – отрывисто произнесла она.

Каталина заметила, что ее глаза полны сдерживаемых слез.

– Я дала обещание единственной настоящей подруге, которая у меня была за всю жизнь, и я не нарушу слово. Прости, но она заставила меня поклясться, что я никогда ничего не скажу.

Как только что Матиасу, Марина протянула Каталине фотографию из японского журнала и снимок молодой женщины.

– На кого она похожа?

Каталина отвела взгляд.

– Марина, ступай своей дорогой по жизни. Скоро к тебе приедет африканская девочка, и тогда…

– Она не приедет, Каталина.

Каталина не до конца поняла фразу. Но Марина произнесла ее с такой болью, что пекарша не могла не попытаться помочь новой подруге, предав старую… Сказать она ничего не должна, и знала, что никто из жителей поселка не станет говорить, потому что никто не знал правду. С тех пор как Марина появилась в Вальдемосе, всего лишь циркулировали сплетни в баре «Томеу». Но Каталина знала кое-кого, кто мог сказать правду.

– Иди к священнику и разговори его. Он в силах тебе помочь.

Марина, даже не попрощавшись с Каталиной, отправилась в церковь. Она застала падре за чисткой дарохранительницы и приблизилась к нему.

Он обернулся на звук шагов.