Лимонный хлеб с маком

Опухоль уменьшилась вдвое, поэтому Анне сделали мастэктомию. Марина находилась рядом с ней в больнице, хотя пациентка твердила, что медсестры хорошо за ней ухаживают. Имельда приходила каждое утро и приносила чистую одежду. Анита заглядывала ежедневно после школы. Марина, не обращая внимания на протесты старшей сестры, набила рюкзак четырьмя футболками и кое-каким бельем, и не покидала больницу, пока пациентку не выписали. Анна по-прежнему не желала ни видеться, ни разговаривать с Армандо, который звонил ей несколько раз. Она также отвергала визиты подруг из яхт-клуба.

Минувшей ночью, когда у Анны зазвонил мобильник, Марина взяла его и посмотрела на экран.

– Антонио, – сообщила она.

– Не отвечай.

– Но почему? Сегодня он звонил тебе дважды и вчера тоже…

– Потому что не хочу. Я же тебе говорила. Не хочу, чтобы он видел меня такой.

Марина нажала кнопку ответа.

– Здравствуй, Антонио. Операция прошла очень успешно. Передаю трубку ей.

В такси Марина взяла Матиаса за руку. Ей было ясно, что этот разговор должна начать она.

– У нас с тобой два месяца на двоих. И будем только мы, вдвоем. Как же я люблю тебя, Матиас.

– Я тоже тебя люблю, Марина. – Он опустил глаза. – Но ты нужна мне рядом. Дистанционные отношения меня не устраивают.

Марина сжала его руку, потом обняла за шею. Она переплела свои пальцы с его и положила голову ему на грудь. Через открытые окна такси, на котором они ехали в Вальдемосу, ощущался покой летних месяцев на острове, тишина, легкий бриз; солнечные лучи заливали ярким светом плантации оливковых и миндальных деревьев, поля пшеницы и маковые луга… Матиас гладил подушечкой пальца ладонь своей женщины.

Марина извлекла грязную одежду из рюкзака Матиаса и засунула ее в новую стиральную машину. Поднялась в спальню и услышала, как шумит вода в душе. Она вошла в ванную комнату. Матиас стоял под струями воды, закрыв глаза. Марина мигом разделась и шагнула в ванну, встала на цыпочки и приблизила свой рот к его губам…

И снова туристический сезон, производство шестисот буханок хлеба в день и тайные поцелуи двух девочек-подростков. Лауре с дочерью пришлось, к их большому сожалению, поехать в Альдеуэ́ка-дель-Ринкóн навестить больную двоюродную бабушку, поэтому они не смогли посетить Майорку. Зигфрид отправился с экстренным заданием в Центрально-Африканскую Республику. Однажды днем в середине июля Ариц и Она появились на острове, не предупредив Марину. Приехали на мотоцикле и, конечно, получили комнату, в которой пребывали целую неделю. Впрочем, остаток лета Марина и Матиас провели одни. Много времени они обсуждали свои отношения, ибо никто из них не представлял себе жизни без другого. Крутили-вертели вопрос: как бы им продолжить работу вместе после удочерения Наоми. Матиас размышлял вслух, что неплохо бы переехать в Берлин, где его мать поможет в уходе за девочкой, пока они продолжат карьеру гуманитарных работников в организации «Врачи без границ». Вариант неплохой. Кроме того, в Берлине живут его брат с сыном и новорожденным ребенком от турецкой подруги, поселившейся в Пренцлауэр-Берге. Такой план Марина не исключала. Однако, в любом случае, придется дожидаться Наоми от двух до девяти лет…

В жаркий августовский полдень Марина трудилась в одиночку в пекарне. Каталина занималась кормежкой матери. Урсула готовила пикник с Пиппой и Анитой, чтобы они провели остаток дня на пляже, а Матиас отправился с Ньеблой на прогулку в горы. Марина месила темный хлеб, когда услышала звук открываемой двери. Она вышла навстречу вежливому почтальону, являвшемуся каждое утро.

– У меня для вас заказное письмо из Института социальных дел Майорки. Распишитесь за доставку вот здесь, пожалуйста, – попросил он, положив квитанцию на конверт.

Она улыбнулась; сердце учащенно забилось. Свершилось! Марина подошла к почтальону, отряхивая муку с фартука, и нетерпеливо расписалась. Почтальон пошел дальше по улице Роса. А Марина, переступая через ступеньку, поднялась к себе и вскрыла конверт, в котором было около ста листов бумаги. Она принялась читать текст, нервно перелистывая вводные страницы, испытывая счастливое чувство, пока не дошла до заключительной фразы. Которая гласила, что кандидатура Марины Веги де Вилальонги не подходит для усыновления приемных детей.

Жизнь несправедлива ко многим. Марина прекрасно это знала, поскольку провела десять лет, наблюдая, как по всей планете несправедливость преследует самых слабых. Письмо, свидетельствующее о ее непригодности, которое она сжимала в дрожащих руках, всего лишь ничтожная доля несправедливости по сравнению с той, что повидали ее глаза, и Марина прекрасно это сознавала.

Тем не менее ее охватила некая смесь ярости, боли и тоски, которые обычно накатывали на нее редко.