Лимонный хлеб с маком

Текст изобиловал словами, дающими исчерпывающий анализ ее личности. Сертификат характеризовал Марину как всесторонне развитую, умную, но замкнутую женщину. Основная причина отказа в справке основывалась на том, что Марина в возрасте сорока шести лет, желая усыновить ребенка в свою неполную семью, поддерживала романтические отношения с мужчиной, который не проявлял заинтересованности в упоминаемом удочерении. Кроме того, Марине свойственна некоторая неопределенность в дальнейшей трудовой жизни, что выяснилось при обсуждении вопроса, оставаться ли ей врачом в полевых условиях или продолжить работу пекаршей на Майорке. А данное обстоятельство способно помешать уходу за несовершеннолетним ребенком.

Она взглянула на фотографию на прикроватной тумбочке. Этот снимок изменил все. Марина ощутила, как колотится сердце, сделала глубокий вдох и понемногу выдохнула. Устремила невидящий взгляд на горный хребет. Она возненавидела психолога, государственную чиновницу, маньячку, одержимую недостатками у других, отнявшую столько времени в жизни Марины и Наоми. Бесспорно, она лишила двух существ права на счастье.

Марина снова вздохнула, пытаясь сохранить спокойствие и унять сердце, которое, казалось, готово покинуть ее тело. Села рядом с рундуком у изножья кровати.

У Марины возникла потребность увидеть своего отца, бабушку, спрятаться за ними, и она понадеялась, что взгляд на фотографии в морском сундуке облегчит ее горе. Открыла крышку и вынула жестяную коробку. На первом снимке, сделанном Мариной, ее счастливый отец жестикулирует, взобравшись на свой любимый баркас. На следующем фото – бабушка Нерея под своим лимонным деревом. Вот бы они сейчас оказались рядом с Мариной! Ведь в детстве они умело убаюкивали и успокаивали ее. Она медленно перебрала все фотографии, разглядывая каждую деталь и избегая думать о чем-либо, кроме этих существ, которые продолжали жить в ее душе.

«Ты недостойна быть матерью», – услыхала она голос своей совести, к которому избегала прислушиваться. Марина могла на несколько минут, на несколько часов забыться благодаря этим старым фотографиям. Однако предчувствовала, какое страдание на нее надвигается. Удары хлыстом будут очень болезненны, а в первые месяцы так ужасны, что могут даже приковать на несколько дней к постели. Но понемногу она придет в себя после несправедливого удара, нанесенного жизнью, и боль постепенно утихнет. Когда-нибудь Марина даже сможет забыть девочку, которую хотела удочерить. А быть может, и нет, эфиопская девчушка останется в ее мыслях до конца жизни.

Ньебла вошла в спальню и лизнула Марине руку. Затем появился Матиас и сел рядом с Мариной.

– Взгляни-ка, что пришло мне на ум, – сказал Матиас, открывая ящик тумбочки.

Он достал блокнот «Молескин» и взял из рюкзака карандаш. Начал делать набросок мукомольной мельницы, поясняя каждый штрих, показывая, как можно превратить ее в обычный городской дом.

– Я хочу все продать, – ошарашила его Марина.

– Как это?

– Ну да, – продолжила она, не глядя на Матиаса. – Я больше не хочу здесь находиться. Давай вернемся к нашей жизни гуманитарных работников.

Матиасу потребовалась всего секунда, чтобы догадаться, что же случилось.

– Ты получила сертификат…

– Да. И я не гожусь быть матерью.

Матиас попытался ее обнять.

– Оставь меня в покое, Матиас. Мне нужно побыть одной.

Он снова попытался обнять, но она грубо отвернулась.

– Оставь меня, ну пожалуйста.

– Марина, давай поговорим.

– Уйди!

Матиас присел на скамейку перед пекарней. Ньебла улеглась у его ног. Урсула только что обслужила упитанную русскую семью и присоединилась к нему. Она чувствовала, что с молодой парой что-то происходит. Сама того не желая, услышала, как Марина повысила голос и выгнала Матиаса из дома.

– Давай выгуляем Ньеблу, – предложила она по-немецки.

– А как же пекарня?

– Поселок небольшой. Кому надо – вернутся, – успокоила Урсула, запирая за собой дверь.

Они пошли по извилистой тропинке между оливковыми деревьями и дубами. Впереди, в качестве проводницы, Ньебла. Матиас не собирался делиться новостью. Он неохотно объяснил, что его мать была большой поклонницей творчества Урсулы и просто-таки «проглатывала» ее книги. И опять прозвучал неизбежный вопрос, который все задавали Урсуле, несмотря на ее восьмидесятиоднолетний возраст: «Не собираешься ли ты написать еще один роман?» И снова решительное «нет»: «Мне больше не о чем рассказывать».

Они озвучили несколько эпизодов из собственной жизни, пока Матиас не ощутил необходимости поведать ей обо всем. Урсула, конечно, знала подробности процесса удочерения, через который пришлость пройти ее подруге. Ей было известно и о семимесячном ожидании злополучного письма, а также о бесцеремонном вторжении в личную жизнь Марины, которую она тщательно оберегала в течение стольких лет и которую пришлось выворачивать наизнанку все это время. Они обсудили также чувства материнства и отцовства.