И тогда ты говоришь: всё, мне покласть на любой авторитет. Вообще. Отныне я отбиваюсь от рук, хожу на вечеринки, пью и говорю всё, что думаю, лучше матом. (Всё это под искреннюю радость матери: «Я ж говорила, мужики невоспитуемы!»). Потом огребаешь по башке и возвращаешься к старой рабочей схеме, которая давала хоть какую-то стабильность. «Пожалейте меня, я ведь как девочка. Я говорю и двигаюсь, как они, я такой же опасливый и эмоциональный. Я тоже достоин высокой оценки». И ненавидишь уже себя, потому что превратился в… вот это.
Ты везде лишний. Даже в ту же группу поддержки придёшь, к тем же гомикам — нафига им твоя философия? А, я отвлёкся… о чём я говорил-то…
И вот на всём этом фоне ты пытаешься себя убедить, что женщины, в целом, не плохие и не хорошие. Чем заканчивается? Правильно. Стоит только тётке на улице скорчить высокомерную мину, как все твои аффирмации и установочки проворачиваются обратно. Как Отче Наш, прочитанный задом наперёд, оборачивается дьявольским заклинанием. А, хер с ним. Нас всех одинаково имеют. И мы тоже… Почему всё обязательно должно быть именно так, а?
Моя слушательница грустно улыбалась, её лицо почти восстановилось. А комната расцвела, заоранжевела — как в жизни. Мне послышалось даже чириканье птиц.
На небесах только и говорят, что о море? Может быть. Мы же говорим о том, сколько мрака повидали и сотворили, но мы и не на небесах.
— Боже… Хлоя, спасибо тебе. Ты первая, кто дал мне излить душу и ни разу не вклинился с возражениями.
— Рада помочь, — сказала она. — Иногда для Рая в сердце нужно лишь, чтобы тебя выслушали.
— Хочешь, я тоже тебя послушаю?
— Я бы предпочла, чтобы ты меня пока оставил. А я полежу, помечтаю…
— О чём?
— О «ком». Ангел не выходит у меня из головы. Тот, что пришёл ко мне перед смертью. Я фантазирую, будто я с ним знакома. Вот он, сто процентов, самый адекватный мужчина в мире, хоть и не человек.
— Ангелы не имеют пола, — сказал я, становясь перед ней на колени. — Прости, Хлоя.
— За что?
Тяжёлая фигурка индийской богини опустилась ей на голову. Струйка крови потекла по лбу — не рассчитал силы.
— За это.
Левый глаз, зрачок которого так и норовит закатиться, смотри на меня!
Мы снова проходим тёмный, душный коридор до конца. В тумане закручиваются щупальца, поблёскивают миллионы глаз, которыми нас изучает Доктор, вечный экспериментатор. Но сегодня я здесь не про его честь, я здесь — ради Хлои.
Всё-таки я не эгоист.
И, как и в прошлый раз, коридор заканчивается кроватью. Хлоя делает шаг вперёд.
— Подожди. Дай я.
— Ты собираешься… ради меня? — она проговорила это с благоговейным ужасом. — Ты хоть понимаешь, что они сделают с тем, кто подойдёт ближе?
— Да.
Видимо, я смотрел на неё точно так же, когда Хлоя собиралась себя сжечь.
— У каждого из нас свои страхи и табу, так? На то нас тут и двое, чтобы мы по очереди вытаскивали друг друга.
Я лёг на кровать, раскинув руки в стороны и глядя на шестерых мучителей снизу вверх. Их лица расплылись ассиметричными масками: многолетний хлоин страх исказил их. То были уже не лица, а рыла, пропущенные через фильтр кривого зеркала.
Это ненастоящие люди. Я сам — ненастоящий. Так какая разница?
Настоящая здесь только боль, которую можно испытать… которую можно исцелить.
Я не эгоист!
Туманный потолок рассеялся, обнажив лазурное небо с облаками. Я инстинктивно заслонил лицо от яркого света.
Вверх, вверх…
Почему, чтобы стать чище, нужно сначала хорошенько искупаться в грязи?
Мусорное искупление для человека, сотканного из мусора.
Хлоя всё ещё оставалась без сознания, но её дыхание стало мерным и умиротворённым. Надеюсь, я и вправду принёс свет в её лабиринт, а не скитался по стране собственных иллюзий. Такой подвиг — и не расскажешь ведь никому.
Если Доктор сейчас взял бы из меня материал для своих мешков, что бы это было? Чистая, как слеза, капля росы? Или другая, мутная капля? «О, вы извращенец», — сказал бы Доктор. — «Ни один нормальный человек на вашем месте не пошёл бы на такое. Вы сами этого хотели. Вы это не для Хлои, а для себя — решили так откупиться о тсвоих грехов».
Нет. Для Хлои. Сколько можно утомлять себя своими мыслями…
Со скуки я начал собирать по дому зеркала и относить их в одну комнату. Пока руки работают — голова отвлекается.
Я установил друг напротив друга два больших зеркала, шепнул абракадабру над одним и увидел пустую прихожую. Эта мне не понравилась — совсем блёклая и безвкусная. Обшарпанные шкафы, крашеные болотной краской стены, завал газет на тумбе со старым телефоном. На календаре большие красные цифры «2009» и мультяшный бычок — не такой уж красивый, чтобы ради него столько лет не менять календарь на новый.
Любопытно: Хлоя догадалась использовать зеркала как проекторы мира живых… или первая создала такой проектор? Как ещё можно использовать Лимб? Но мой ум не был изобретательным и позорно отмолчался.