Лимб

— А я часто выпивал. Почти каждый день, — вдруг сказал я.

— Это ты к чему?

— Ты же призналась, что любила кайф. Вот и мне надо было в чём-то признаться. Установить доверительное отношение, так сказать.

— И? Мне должно полегчать? Или что? — она взяла следующий осколок, самый большой, провела по нему рукой.

— Всё, забудь.

— Ты хочешь сказать, что предал бы свою веру ради кружки пива?

— Забудь, Хлоя!

— Ты разбил бы лицо своему другу ради бокала вина?

Я схватился за голову.

— Да я даже выбраться отсюда хочу не потому, что мне надо увидеть родных или кому-то что-то доказать! — она перешла на крик. — А потому, что меня ломает! И Давид меня выгнал как раз поэтому, типа чтобы решала свои проблемы вдалеке от общины, и вернулась, как приду в себя!

Вот это новость. Значит, Давид ещё и позволил Хлое выглядеть святошей в глазах остальных сектантиков, лишь бы не вскрывать её секрет. Мировой мужик.

Пока я размышлял о Давиде, пропустил половину тирады. А Хлоя продолжала кричать, размахивая осколком — ну чисто ведьма: волосы всклокочены, глаза злобно горят, руки дрожат.

— …это такая тяга, что тебе, блин, и не снилось, а ты «выпивал»! Ты никогда не сможешь понять! Ты не представляешь, каково это, когда у тебя в мозгах перегорели те извилины, которые отвечают за счастье, и тебе приходится делать это всё чаще и чаще… А знаешь, почему я себя сожгла? Чтобы хоть что-то почувствовать! Чтобы заглушить боль, а потом почувствовать радость от того, как я восстановлюсь из пепла!

— Ой блядь, так это я виноват, что ты кололась? — не выдержал я.

— Виноваты вот такие, как ты, которые не понимают, и даже не хотят понять, когда им душу выворачиваешь!

— Не сравнивай хер с пальцем. Что ты от меня хочешь?

— Чтоб ты понял, блин, и не нёс фигню про выпивку!

— Я буду говорить что хочу, и когда хочу, и не тебе мне указывать.

— Нет, признай, что был неправ!

— Ничего я не признаю. Я не буду подстилаться под наркошу.

Она застыла. Даже дрожь в руках пропала. В комнате резко потемнело — тёмно-серая туча сменила светло-серую за окном.

— Возьми. Свои. Слова. Обратно, — процедила Хлоя.

— Я таких как ты всегда презирал. Если б я знал, что ты сраная наркоша, я бы никогда не взял тебя с собой, — произнёс я с величайшим наслаждением.

Последнее, что я увидел, это мгновенный, а-ля кобра, бросок Хлои с осколком в руке. Последнее, что услышал — её тяжёлое дыхание. Последнее, что почувствовал — жар и холод одновременно, в районе шеи. Мерзенькое ощущение.

* * *

Первое, что я почувствовал — тепло, приятную шероховатую мягкость. Первое, что услышал — шёпот «Абракадабра». Первое, что увидел — Хлоя, склонившаяся над одним из десятка зеркал разных форм, обрамлённых деревом, железом и пластиком.

— Мы найдём отсюда выход, — твёрдо сказала она, приметив, что я очнулся. — Обо мне можешь не думать. Главное, что тебя я отсюда выведу.

Чувствует вину?

Комната, что раньше казалась образцовым интерьером с журнальной страницы, теперь обуглилась от нашего гнева, растрескалась от обиды — всё здесь было чёрным и в трещинах — пол, стены, даже шкаф с диваном. Цивильно выглядели здесь только эти зеркала, принесённые из других комнат, и гора разноцветных полотенец, в которые завернула меня Хлоя.

— Слушай, если ты вовсе не святоша, — отозвался я, — то почему тебя раньше не одолевали всякие ужасы?

— Раньше я в себя верила.

— А сейчас?

— Сейчас в меня саму никто не верит.

— Не всё ли равно, что о тебе думают?

— Только не в мире, построенном на сознании других людей.

Поэтому она меня не бросила — чтобы я поверил.

А здорово ей в Лимбе. Захотела дружить — укутала в махровые полотенца. Не захотела — заткнула ножичком по шее.

Сегодня я, говоря начистоту, был скорее «против» реальности, чем «за». Что нам может предложить тот мир, кроме скуки-бытовухи? Точно так же, как и мы не могли ему ничего предложить при жизни, вот он нас и выплюнул. Он ничуть не пострадал ни от хлоиной, ни от моей смерти. Она только потребляла, я — создавал мусор. Сначала продвигал гаражный говнорок, потом развешивал на чужих стенах бездарные картинки, называя это дизайном, стилем и «о боже, какой стал характер у этой комнаты, она же теперь не что иное, как продолжение вас лично…»

Мы сидим в мире идей, мы можем создать нечто прекрасное усилием мысли… но мы этого не делаем.

— Переберёмся в другое место, не настолько похожее на бомжатник? — предложил я.

— А смысл? Мы и его превратим в бомжатник. Абракадабра, абра… Да что я делаю не так? В прошлый раз получилось почти сразу.

— Нужно взять большое зеркало.

— Уже пробовала внизу, в гостиной. Чушь какая-то… Ты единственное рабочее зеркало разбил, что ли?

— Да, давай валить всё на меня, — я выбрался из своего полотеничного домика (как пряничного — только полотеничного) и размял конечности. — Сейчас я что-нибудь придумаю.

Но ничего не придумывалось. Я почти уверился, что комната раньше была какой-то особой, но «испортилась» после нашей склоки.

Чудно смотрелось светлое круглое пятно на стене над диваном, чистые обои с огрызком орнамента — и ни пятнышка копоти. Хлоя проследила за моим взглядом.