— Там тоже висело зеркало, — пояснила она. — Вот это.
— То есть, одно зеркало напротив другого, большого?
— Поняла намёк. — Она взяла два других зеркала, каждое в половину её роста, поставила их у противоположных стен, затем коснулась одного и прошептала своё волшебное слово. Чёрное отражение осквернённых руганью стен тут же посветлело. Я аж хлопнул в ладоши от радости.
— Ну что ж, теперь у нас снова есть телевизор с самым скучным каналом в мире, — проронила Хлоя. — Но лучше такой, чем вообще ничего. А если кто-нибудь на той стороне помянет новости, даже узнаем, что в мире творится… Или пожалуется на слякоть — будет как прогноз погоды.
— Новости мы уж точно не услышим.
— Почему это?
— Ну ты посмотри, что в нём отражается, — я ткнул пальцем в изображение сушилки на кафельной белой стене. Это ж туалет.
— А где ещё обсуждать политоту, как не в сортире? — развеселилась Хлоя.
— На кухне.
Моё настроение тоже приподнялось. Был бы я садом, во мне б запели птички, порхая с ветки на ветку. Но я — склад с полусгнившими воспоминаниями, и во мне танцуют только частицы пыли на фоне солнечного луча — он пробился сквозь эту шутку. Дожил — веселюсь при слове «сортир». Скоро начну смеяться, когда покажут пальчик.
Мы сидели битый час, но этой уборной так никто и не воспользоваля.
— Может, сейчас на земле ночь. Или воскресенье, и это заведение закрыто, — сказала Хлоя.
— Ты ж взяла зеркало здесь, в доме? Так почему оно показывает «заведение»?
— Думаю, это отголоски зеркал из реального мира. Кто-то из нас, ты или я, в него уже смотрелся. В прошлой жизни-то.
Мы погипнотизировали сушилку ещё несколько минут.
— Обрати внимание — Лимб состоит не из всех наших воспоминаний, а только из кусков разных городов. Я вот на фьордах был в Норвегии; так почему бы за углом не появиться фьорду? — посетовал я.
— Никогда б не подумала, то ты ценитель такой… природы.
— А я и не ценитель. Но мне надоели эти дома, дома, дома, пустые дома. Это ж ненормально, что дома пустые. Вот когда на природе ни души, это ещё куда ни шло, это привычно. Хотя на том фьорде, куда я ездил, была целая толпа народу. Там ещё куча сувениров с троллями, куклы, фигурки, магниты… я ни один не купил — не люблю их, страшненькие.
Хлоя тоже не прониклась троллями, как и моим рассказом о них. Она соорудила ещё два абракадабровых коридора, на том целые зеркала кончились. В конце одного мы наблюдали смутные, неясные очертания в темноте, и так не разобрали, на что смотрим. Зато другой нас порадовал: в полутёмном зале виднелась деревянная стойка с флаерами, за ней — вешалки. Мимо стойки прошёл парень лет двадцати или меньше с мусорным мешком в руках — у меня аж пульс застучал в висках.
— Это гардероб какого-то клуба или театра, — сказала Хлоя. — Ты тут был?
— Может. Я засветился в сотне клубов по всей Европе, не могу же я упомнить их все?
— Как и я.
— Тоже по работе?
Она хмыкнула. Ах да, я вспомнил, в каких домах её видел; особенно ту роскошную ванную со дня сурка. Вряд ли Хлоя проработала хоть день в своей жизни. У, чёртова сибаритка. Мне б такие условия при рождении, да я б как сыр в масле купался. Я б статуе Девы Марии руки целовал, и вообще рос бы примерным мальчиком.
Я покосился на Хлою. Она прильнула к зеркалу, чуть не плюща о него нос — пыталась разобрать, что написано на флаерах. Чего ей в жизни не хватало, а?
— Хлоя, — произнёс я, — можешь ответить на один вопрос? Только обещай меня не убивать.
— Смотря что за вопрос, — ответила она, сжав кулаки.
— Зачем — наркотики? Не от несчастной же жизни? Насколько я понял, ты из богатой семьи…
— Да нет разницы — богатая, не богатая. Ты думаешь, деньги решают?
— Ну так что?
— Я заполняла пустоту. Чёрную дыру внутри себя. Лакшери — эт хорошо, я не спорю, но им пустоту не заткнуть. Как оказалось, путешествиями, друзьями, даже хобби — тоже.
Она будто озвучила мои собственные мысли; по коже поползли мурашки. Но тут Хлоя всё испортила.
— Ты не думай, я начала с лёгкого, — продолжила она. — На тяжёлый стафф я перешла после того, как в моей жизни кое-что случилось… И никакими деньгами из себя это было не вычеркнуть.
— Понимаю, — поддакнул я. Надо же было что-то сказать.
— Нет. Этого ты никогда не сможешь понять. Потому я даже не буду вдаваться в подробности.
Парень в зеркале пробежал обратно, уже без мешка.
— Ты про изнасилование? — спросил я.
Хлоя вздрогнула.
— Откуда ты…? Это он тебе рассказал? Мессия?
— Ты сама, когда была в беспамятстве, — ложь сорвалась с моих уст до того, как я успел её обдумать.
— Мало ли, что я несла в бреду.
— Ну, по твоей реакции понятно, что зерно истины в том бреду было, не так ли?
Она скрестила руки, словно защищаясь от меня, сжалась, взгляд её рассеялся.
— Я всё равно не вижу веской причины, — добавил я.
— Ты серьёзно не понимаешь, что в этом такого? — спросила она еле слышно.
Понимаю, но смерть меня очерствила. Теперь я — чёрная дыра с нулевым эмоциональным КПД. А ещё мне хотелось причинить ей боль; как-никак, она меня убила, а я не успел отомстить.