Лимб

Не хотелось бы проверять. И думать об этом лучше тоже перестать, Доктор может подслушивать мои мысли… Он слышал даже всё, о чём думала Хлоя, раз знал её прошлое. А все мои рассказы — зачем надо, чтобы я озвучивал свою историю, если он и так мог её прочитать в моём уме?

Всем вопросам суждено остаться без ответа…

— Мне нужно было настроиться на вашу волну — Данте FM. Байки о жизни мне в том несказанно помогли, — вмешался непроявленный Доктор. — Но признаюсь, даже когда я нащупал эту волну, я не мог лишить себя удовольствия наблюдать, как вы постоянно приукрашиваете и выгораживаете себя.

— А Хлоя? Вы ведь и с ней, получается, тоже общались, раз всё о ней знали?

Да уж, странно было ожидать, что он раскроет все карты. Он отвечает только когда хочет.

— Вы заметили, что всё самое важное происходит в ванных комнатах? — спросил он, стоило мне увериться, что этот эксгибиционист оставил меня наедине с собой.

— Что, нравится подглядывать за людьми, пока они моются?

— Они не всегда моются. Иногда решают свои и чужие судьбы. Чуть реже — прозревают. Ещё реже — убивают.

Мой мозг снова отяжелел — словно чужое измерение попыталось вломиться в него. Бывает такое чувство, как когда забывается совершенно обычное слово, вертится злорадно на языке, а ты силишься и не можешь вспомнить, — сейчас со мной случилось нечто подобное. Я будто бы помнил с десяток историй, когда в ванных и купальнях случалось нечто из ряда вон выходящее — и в то же время не помнил ни одной. Они «вертелись на языке» моего ума.

— Сегодня вам необязательно вспоминать их все. Достаточно одной, — его голос доносился до меня гулко, как если бы Доктор говорил в банку. А комната таяла: плавился кафель, восковыми подтёками стекая на пол, теряло форму само чугунное корыто, тлели на глазах занавески. Только я оставался неизменным, корчащийся — не то чтобы от боли, скорее от невыносимо неприятного чувства, хуже, чем сотня ножниц, скрипнувших по зеркалу.

— Не надо, — проговорил я. — Зачем? Я не хочу вспоминать… всё равно половина этих историй… они не со мной…

— Крапретите просовлятиться, — донеслось до меня. — Тайде уже кротыть шева знасоние.

Это уже был скрип не только ножниц, но и мела по доске, и вопль тысячи детей, который я услышал, пока меня заставляли есть ненавистный студень, а ещё этот запах — он же хуже сероводорода, ну что за ад, я ведь не настолько грешник, чтобы отправиться в ад, я был простым средним парнем и заслужил себе чистилище, так оставьте меня в окопе… опеке… покое!

— Кокай утёрпый, — раздражался Доктор.

* * *

Я родился в воде,
а значит, я должен и умереть в воде,
ведь змей должен укусить себя за хвост
иначе кольцо не сомкнётся

* * *

Я пришёл в себя в пустом корыте, хотя затычка была на месте. Скорее всего, Доктор подсобил. Смутно помнится, я пытался утопиться. Хлоя убилась огнём, я — водой. Каждому своя стихия.

Хорошо, что в жизни после жизни я мог не беспокоиться о соседях снизу — пол был залит розовой жидкостью. В коридоре послышалось хлюпанье.

— Что за потоп? — спросила Хлоя, завёрнутая в штору. — Кораблики решил попускать?

Она застыла на пороге, будто призрака увидела, но быстро пришла в себя и поспешила пояснить:

— Напомнило день, когда я умерла. Я купалась в воде точно такого же цвета… Уснула и утонула. Ну, была под кайфом, так что сама виновата. Ко мне даже приходил ангел смерти. Можешь не верить, но я чётко его видела — такой возвышенный, лёгкий, золотоволосый…

Я машинально коснулся своих мокрых волос, и Хлоя усмехнулась:

— Не льсти своим патлам.

— Так ты не была в день Икс на площади с толпой суицидников?

— Я слишком любила кайф, чтобы так просто от него отказаться. А для этого надо было продолжать жить. Так что я осталась дома. Но… Мессия, видимо, был против; отправил за мной ангела, чтобы я могла уйти с остальными.

«Мессия отправил ангела». Рассказать бы, кто этот ангел. Это ведь я её убил — в последнем из дней сурка! Но я же не знал, что девушка настоящая, на мне нет вины!

И почему я так долго не мог её узнать?! Я же столько раз на неё смотрел… Смотрел, но не видел.

— Знаешь, этот ваш Мессия… — нерешительно начал я.

— …непохож ни на одного проповедника, которых я видела раньше, — неправильно закончила мою мысль Хлоя. — Он никогда не корил меня за грехи. Он понимал тьму этого мира и не отрицал её, не пытался заливать мне в уши мёд, что можно надеть сияющие одежды и пойти на дьявола с пылающим мечом. Нет, он был не такой. Он сказал: я знаю, что ты во тьме, Хлоя, мы все во тьме… По-другому и нельзя, это не мы плохие, это атмосфера, обстоятельства делают нас такими… грешниками. Он не кормил нас сказками о рае, он был честен — для нас есть только Ад и Чистилище.

Я хотел перебить её, воскликнуть, что я знаю всю эту лапшу, которую он умело вешал на уши всем, оказавшимся в радиусе трёх метров; но не решился. В её голосе был такой надрыв, будто «Мессия» и правда принёс в её жизнь частичку света.