Лихое время. «Жизнь за Царя»

Крестьянин, покровительственно глянув на князя, сел. Народ заржал, довольный, что мужик учит князя. Не удержался от улыбки и князь.

— Ну, народ православный, — спросил воевода Лев Истомин, — сейчас голоса отдавать будем али после обеда?

— Наверное, лучше завтра, с утра, — предложил крестьянин. — Пущай народ подумает — кто за боярского чада, Мишку Романова, а кто — за князь-батюшку Данилу свой голос отдаст.

— Э, погодите-ка… — чуть не подпрыгнул Мезецкий. — А меня-то спросили?!

— Так ведь, князь Даниил, — повел посохом игумен Матфей. — Нечто против воли народной идти можно?

— Не могу я в цари, — решил использовать последний довод князь. — Я ведь, когда царя Шуйского с престола свергли, к ляхам был послан, чтобы королевича Владислава на престол звать. Грамоту на то от думы Боярской подписывал.

— Так ты ж от подписи-то своей прилюдно отрекся, — удивился игумен Матфей.

— Было… Но одно дело от подписи отречься, а другое — самому в цари идти, ежели до того другому в верности клялся… Что я за царь буду, если за плечами обман остался?

— Я ведь тоже под грамотой подписывался, — напомнил Авраамий Палицын. — А кроме нас, Данила Иваныч, больше ста человек в том посольстве было. Так что — не дури, князь. Вон, народ спроси — все мы хоть раз да ошибались… Верно? — Переждав шум и гам, старец продолжил: — А еще скажу, что король польский князя Мезецкого к смертной казни приговорил.

Народ снова загалдел. Кажется, Данила Иванович, желая показать себя с худой стороны, добился обратного…

— Хорош галдеть! — пристукнул посохом игумен и на правах хозяина приказал: — Помолимся, да по покоям разбредемся. Отдохнуть надобно, обмыслить еще раз — кого в цари русские выкликать. Двое пока — князь Мезецкий да отрок боярский Романов! Думайте, господа выборщики… А теперь — помолимся!

— Крепись, сыне, — сказал игумен Матфей, положив руку на плечо князя. — А ты-то чего думал? Сам кашу заварил, сам ее и расхлебывай.

— Боязно, отче, — честно ответил Мезецкий. — И еще неладно как-то… Добро бы, Шуйские стояли да Долгоруковы с Голицыными. А так, вроде выберут меня из бедности. Болтать потом будут — потому Мезецкого избрали, что рядом никого не было…

— Сам знаешь, на каждый роток платок не накинешь, — хмыкнул отец Матфей. — Я намедни келаря нового ставил, так и то шушукаться начали — за что, мол, честь-то такая? И кто шушукает? Мнихи, в святой обители!

— И что, отче, ты с ними сделал? На хлеб с водой посадил?

— На хлеб да воду сажать — это не наказание, а честь великая. Схимомонахи на хлебе и воде живут, а их молитва более Господу угодна, чем другая… Я болтунов помощниками сделал. Пущай сами тряпки да веники считают, вот тогда и поймут — честь это или труд великий!

— Вона! — восхитился Мезецкий. — Как бы мне-то болтунов помощниками сделать?

— Господь подскажет, — улыбнулся игумен. — Только немножко погоди — не избрали тебя царем-то…

— Это точно… — вздохнул князь. — А изберут, так еще до Москвы идти. А как шапку Мономаха из Польши возвертать?

— Бог даст, возвернешь, — утешил игумен. — А нет, так мастера на Руси не перевелись… И шапку тебе сошьют, и обруч лучше прежнего скуют. Золото да самоцветы, какие нужны будут, тоже найдутся. Я сам последнее вытрясу, а на такое дело отдам! Что шапка Мономаха? Главное-то не сама шапка, а то, на ком она сидит… Ну, ступай, сыне, отдохни чуток. День завтра трудный…

Получив благословление настоятеля, Даниил Иванович решил пока не идти в слободу, к жене, а подумать о ноше, которая может на него свалиться.

Скользнув взглядом по незнакомому привратнику, открывавшему узенькую калитку в Святых воротах, князь пошел по бережку, рассматривая частокол, вбитый в дно Сиверского озера.

Поразмыслив, Даниил Иванович понял, что в цари он хочет, но ждет, чтобы поуговаривали… «Как девка на сеновале. Вроде упирается, а сама хочет, чтобы подол задрали!» — рассердился на самого себя.

Награждая себя поносными словами, Даниил Иванович не услышал торопливых шагов за спиной, но, почувствовав чье-то разгоряченное дыхание, сделал шаг в сторону… и нож, направленный под лопатку, прошел вдоль груди, слегка поцарапав золотое шитье на ферязи. А будь на нем один охабень — прорезал бы!

Служилый князь в пятом поколении не стал звать на помощь (да и некогда!), перехватил руку злодея, прижал ее к туловищу, а потом въехал лбом в переносицу. Удар не княжеский, зато вор выронил нож. Отбросив нападавшего в сторону и для верности пнув его ногой в висок, князь собрался перевести дух, но не тут-то было — от калитки к нему бежали еще двое мужиков с ножами, одетые в монашеские рясы.

«То-то мне рожа привратника не понравилась! — подумал князь, нашаривая рукоятку сабли, и выругался: — Мать-перемать… Подал пример на свою голову… Ладно!» Даниил Иванович метнулся к воде, где легкая полоска прибоя омывала камни и камушки, выбирая оружие.