Лихое время. «Жизнь за Царя»

Подставляя руку для поцелуя, осеняя крестным знамением старшую и младшую, отец Матфей вздохнул:

— Эх, Машки, спали бы себе и спали…

— Да уж проснулись, отче, — ответила Мария и перевела взгляд на мужа: — Как ты?

Даниил Иванович посмотрел на жену. Вроде этих морщинок раньше не было. Или были? Были, не были… Все равно, самая красивая и молодая…

Князь Даниил с трудом приподнял здоровую руку, прижал к себе дочку. Мария, встав на колени, уткнулась в грудь мужа, заплакала. Глядя на мать, заревела и Машка…

— Ишь, реветь удумали! А ну-ка, хватит сырость разводить! — пристрожил игумен, утирая рукавом заплаканное личико младшей, и, недолго думая, вытер нос старшей…

— Ну, ровно робенку… — зарделась Мария, а Машка захихикала, боднув настоятеля в бок, от чего тот расплылся в улыбке.

— А кто ты для меня? — хмыкнул отец Матфей, погладив по головке Машку. — Мне разницы-то особой нет. Что ты, что егозуха твоя — робетенки еще… Ладно, милые мои, — вздохнул отец настоятель, — успеете еще друг на дружку наглядеться. Сейчас брата-лекаря кликну, пусть раны перевяжет наново.

— Отче, ты бы Костромитинова позвал, — попросил князь.

— Еще и царем не стал, а командует… Не хватало мне на побегушках бегать… — сварливо буркнул игумен, но смилостивился: — Позову.

Князь видел супругу плачущей едва ли не впервые. Мария, провожая мужа в походы, никогда не причитала, как прочие бабы. А тут, поди же ты… После смерти боярина Романова и боярина Шереметева княгиня сделала то, что должны были сделать мужчины, — собрать зерно, холопов и серебро.

Когда княгиня привела обоз и ополченцев, была похожа на воительницу — осунувшееся лицо, впалые щеки и жесткий прищур в глазах, словно бы целила из мушкета… Он тогда испугался — кому охота, чтобы супружница стала похожа на бой-бабу… Но в то же время гордился женой, которая сумела довести ценный груз и людей, не испугавшись ни расстояния, ни ляхов. Но гордость — гордостью, а такой Мария нравилась ему гораздо больше…

— Ну-ка, Машенька, не плачь! Я куплю тебе калач! — погладил князь дочку и сам удивился — как складно получилось!

Машка перестала реветь, улыбнулась во весь щербатый рот, а потом неожиданно посерьезнела и заявила:

— Ну, батюшка, где ты калач-то купишь? Не на Москве, чай. Да и на Москве нынче с калачами худо! — вздохнула девчонка по-взрослому.

От хохота у Даниила Ивановича закружилась голова, но удержаться не смог…

— Ох ты, господи, калача ей надо! А кто петушки лопает? — возмутилась мать и с улыбкой пояснила супругу: — Отец настоятель Машке каждый день сахарных петушков приносит. Откуда и берет-то?

— Дедушка настоятель мне вчера сахарного зайца принес. Вот! — выпалила девчонка.

— Надо говорить — отец настоятель, — наставительно сказала мать, делая вид, что дергает девчонку за ухо, а та, скривив мордашку, сделала вид, что ей больно…

— Это для тебя — отец настоятель. А мне разрешил себя дедушкой называть! — сообщила Машка. — Он добрый. И чего его все боятся?

— Драть тебя надо! — вздохнула Мария, обнимая девчонку.

— Надо! — радостно подтвердила Машка. — Драть, как сидорову козлуху!

Да уж, какое там дранье! За то время, пока княгиня Мезецкая вела обоз из Лавры до вотчины боярина Шереметева, потом везла всех в Ипатьевский монастырь, а потом до Кирилло-Белозерской обители, отстреливаясь от голодных волков, отбиваясь от ляхов и местных татей, такого натерпелась, что не всякому мужику по силам. А Машка за весь путь ни разу не пискнула!

Машка, прижавшись к материнской груди, засопела. Потом, оторвавшись, вскочила и побежала к топчану, на котором они спали.

— Точно, Маша-растеряша! — Вернувшись, княжна Мезецкая гордо предъявила почти целого сахарного зайца: — Я ведь для вас приберегла. Ну, хвост ему немножко отгрызла…

Даниил Иванович откинулся на подушку, закрыл глаза, чтобы не заметили слез, сглотнул комок:

— Вы уж ступайте… Сейчас Леонтий придет, о делах нужно думать. Потом…

Поддавшись неожиданному порыву, взял руку жены, поднес ее к губам и поцеловал…

— Ты что, Данила Иванович? — опешила Мария. — Разве так можно? Где ж это видано, чтобы супруг у жены руки целовал?

— Можно! — улыбнулся князь. — Муж для жены — наиглавнейший господин после Господа Бога. Стало быть, что я хочу — то и делаю…

Мария, прильнув к щеке мужа, прошептала на ухо так, чтобы не слышала Машка:

— Умерла бы за тебя…

Сквозь сон князь почувствовал, как его касаются чьи-то пальцы, и на всякий случай открыл один глаз. Узрев брата-лекаря, поспешил смежить очи покрепче, зная, как оно бывает, когда начнут отдирать припекшиеся к ранам холстины! Однако боли не было! Брат-лекарь не стал драть по живому, а смазал повязки чем-то пахучим, выждал несколько минут, а уже потом стал снимать тряпицы.

— Не какашки, князь, не бойся, — уведомил лекарь, смазывая раны.

— Да я уже понял, — хмыкнул Даниил Иванович. — Вроде дерьмом не пахнет.