Лихое время. «Жизнь за Царя»

Даниилу Ивановичу захотелось дать брату Федору по шее, но сдержался. Не простой лекарь, мних.

— Сколько мне еще в постели-то валяться?

— Так ведь, князь, валяйся, сколько захочешь, — пожал плечами лекарь. — Отец настоятель тебя гнать не станет. Может, из келии-то монашеской и повелит в другую хоромину перенести, но и там топчаны есть. Знай валяйся.

Загоняя внутрь себя рык, что норовил вылезти из груди, Мезецкий проскрипел зубами и, стараясь говорить как можно четче, спросил:

— Брат Федор, когда я выздоровею?

— Про то одному Богу известно, — отозвался лекарь, поднося к губам князя баклажку: — Снадобье прими… — Видя, как раненый стиснул зубы и свирепо посмотрел на него, пояснил: — Здоровых людей, князь, не бывает. У тебя вон ребра не зажили, что разбойники сломали. Опять же — душевное расстройство. Душевное же расстройство не лекарскими снадобьями лечить следует, а покоем да молитвой.

— Все! — вскипел князь, поднимаясь с топчана. — Некогда мне валяться — к настоятелю надобно идти.

Брат-лекарь отошел в сторонку и, невозмутимо оглядев болящего, хмыкнул:

— Ну, коли сам вскочил, за бок не хватаешься — можно и к отцу игумену…

Никак не поверишь, что два года назад благообразный настоятель Кирилло-Белозерского монастыря командовал обороной обители, сам палил из пищали и подгонял нерадивых защитников. Отец Матфей слушал внимательно, не перебивая. Бегло осмотрел бумаги, с благословлением на созыв Собора. Пошелестев листами, изрек:

— Негусто грамот-то… Вон, даже ни одного архиерея нет.

— Так где же их взять, — развел руками князь. — Кто в плену, а кого в живых нет. А кто и…

Настоятель, поняв недоговоренность, грустно кивнул. Не каждый архиерей нынче решится благословить Земский собор. Но и осуждать их нельзя — не только на себя могут гнев навлечь, но и на паству свою. Вон, митрополит Новгородский шведского короля русским царем признал. Зато — свеи ни одной церкви, ни одного монастыря в Новгородской области не тронули.

— Сам-то что думаешь, отче? — спросил князь, надеясь, что голос остается спокойным. А ну-ка, откажет архимандрит…

— А что думать? Надо созывать… Как же иначе царя на престол возвести? Дело-то большое — сразу не осилишь. Одних гонцов столько понадобится. Созовем. Опять-таки, надобно голову ломать — чем народ-то кормить будем? Добро, коли выборщики сами додумаются провизию взять, а коли — нет? А кто, может, и рад бы чего-нить взять, да нету. Время-то нынче, сам знаешь. А в обители, нынче токо-тока братьев да трудников прокормить…

— У меня скоро люди придут, с обозом, — сообщил Мезецкий. — На первое время хватит.

— Что привезут — сами и съедите. Ниче, пошлем народ рыбу ловить. Слава те господи, рыбы в Сиверском озере много. А не хватит — в Белое озеро пойдем ловить!

Собор земли русской

— Может охабень сойдет? Перед кем рядиться-то? — упирался князь, которому не улыбалось цеплять тяжеленную, шитую золотом праздничную ферязь. — Че, перед черными-то людьми хвост распушать?

— Нешто они не люди, Данила Иванович? — необычно строго спросила жена. — Ежели бы одни князья да бояре там были, верно — нечего наряжаться. Они и так знают, кто таков князь Мезецкий. А людям простым уважение выкажешь.

Крыть нечем. Князь вздохнул и покорно подставил руки, чтобы вздеть их в широкую и долгополую безрукавку.

— Красавец писаный! Не будь ты мужем законным, влюбилась бы… — сказала княгинюшка, оглаживая спину мужа и прижимаясь к ней щекой.

— Маш… — растерянно замер князь, заводя руку за спину и пытаясь ухватить супругу…

Мария только засмеялась, как серебряный колокольчик, и отстранилась, легонько подтолкнув к выходу…

Кирилловская подмонастырская слобода пережила два разорения. Ляхи, ломая зубы о неприступную твердыню, вымещали злобу на крестьянских избах. Но каждый раз жители, отсидевшись за стенами обители, отстраивались заново.

Нынче в слободке не оставалось свободного места, где не пристроилось бы два-три, а то и шесть-десять гостей, съехавшихся со всей Руси. Выборщики приезжали вторую неделю. Оно и понятно — собрать людей со всей Руси непросто. Но всему на свете есть предел. В грамотках, что рассылали, было указано, что собор начинается на Преображение Господне[29]. Сегодня этот день настал.

Возле монастыря стояли крытые возки, телеги, шатры и палатки. Неподалеку паслись стреноженные кони. Вездесущие торговцы съехались со всего Белозерья и Пошехонья. Торговали калачами и бубликами, сбитнем и квасом и еще всем, что потребно мужикам, которые на многие дни оторваны от дома… Цыгане, уцелевшие в лихие годины (ни голод, ни мороз их не берет!), уже приноровились продавать краденых лошадей. В старопрежние времена их бы давно отправили на правеж, но нынче не препятствовали. Кони дюже дешевые. Тем паче что ромалы были готовы торговать не за серебро, а за железо.

Даниил Иванович приготовился стукнуть в калитку, но она открылась сама. Стало быть, караульщики не спят!

— Здорово, ратники, — поприветствовал князь вытянувшихся стрельцов. — Народу-то много собралось?