Лихое время. «Жизнь за Царя»

— Печать есть, а Минина нет. Был мужичок похожий, да по дороге с ним хворь приключилась, помер. Хотел другого завести, да не стал. Решил — хватит самозванцев-то разводить.

— И правильно, — согласился Костромитинов. — В святом деле даже маленький обман — грех большой.

— Еще что скажу — ты, князь, в обитель поезжай, — посоветовал Котов. — Чтобы не шибко далеко была, но и не рядом. Можно — на Спасо-Каменный остров, а лучше — в Кирилло-Белозерский монастырь. Там и стены добрые, и игумен ляхов не жалует.

— В Кирилловский поеду, — решил князь и выжидательно посмотрел на воеводу: — Не подскажешь, как боярину Ивану Романову да Федору Шереметеву весточку дать?

— Как Романову? — опешил Костромитинов. — Ты что, князь Данила, не знаешь, что ли?

— А что? — насторожился Мезецкий.

— Так ведь убили обоих — и Романова, и Шереметева. Вроде затеяли они на Москве с ляхами биться, а потом бежали. Догнали их по дороге да убили… Ты чего, князь?

Мезецкий почувствовал, что сердце сжало, ровно медвежьей лапой. Если Романов убит — как же там Машки? Старшая и младшая…

— Воевода, девок покличь. Водички бы… — обеспокоенно проговорил Костромитинов.

— Ниче, — выдохнул Мезецкий, почувствовав, что боль вроде отошла. — Сомлел я что-то, — криво усмехнулся князь. — Устал… Водки плесните! Выпьем за упокой боярина Ивана Никитыча да боярина Федора Иваныча…

— Видно, крепко ты с боярами-то дружил… — сочувственно вздохнул Котов, поднимаясь с места и вытаскивая из иноземного шкапчика графин с водкой.

Выпив, Даниил Иванович немного успокоился и осторожно спросил:

— Вы, воеводы, больше ничего не слышали? Кто еще с боярами погиб?

— Может, кто и погиб, так про то неизвестно, — пожал плечами воевода. — Мы и про Романова с Шереметевым от ляхов прознали, что грамоту на город привезли. Холопы ихние по пьянке сболтнули. А ты про кого знать-то хотел? Может, поспрашиваем?

— Ладно, — махнул рукой Мезецкий, загоняя тяжкие думы о жене и дочери поглубже. Бог даст — все образуется. Нет — Его воля. Говорить о любимых с чужими людьми не хотелось.

— Напужал ты нас, князь Даниил Иваныч, — покачал головой Котов. — Мы уж не знали, что и думать…

— Да ничего, бывает, — рассудительно сказал Леонтий Силыч. — У меня вон тож, иной раз прихватит.

— Может, погодишь уезжать-то? — спросил воевода. — Побудешь с недельку, оклемаешься.

— Надобно ехать, — твердо сказал Мезецкий. — И так сколько времени зря потерял. Завтра же и поедем.

— Не успеем, — покачал головой Костромитинов. — Пока оружие соберем, провизию какую-нибудь, людей отберем — дня три, худым концом. А по нонешнему времени — целую неделю.

— Мыслю, не стоит всем сразу идти, — решил князь. — Возьму я с десяток холопов, а остальных Леонтий Силыч потом приведет.

— Не мало, с десяток? — усомнился Костромитинов. — У нас и разбойники шалят. А на Череповеси, где монастырь был, какой-то лях крепость поставил. Возьми хоть с полсотни.

— Хватит, — заверил князь. — От разбойников отмашемся, а с паном — что с десятком, что полсотней — воевать несподручно. Проскочим как-нибудь. Надо отца настоятеля предупредить. Ежели всей оравой пойдем — напугаем. Иноки, чего доброго, в осаду сядут.

Князь почувствовал, что его схватили сильные руки, другие — не такие сильные, но сноровистые, связали и бесцеремонно, как мешок с репой, бросили лицом вниз, на мокрую от утренней росы траву. Лежать было неудобно, но попытка перевернуться была жестоко пресечена…

— Лежи смирно, падеретина! — каркнул над ухом ломкий юношеский голос, подкрепив приказ пинками под ребра и ударом по голове…

Очнувшись, Мезецкий понял, что сидит привязанный спиной к дереву. Несмотря на боль, пересчитал людей. Девять… Десятый обнаружился неподалеку — лежал в нелепой для живого человека позе…

По биваку деловито расхаживали разбойного вида мужики, сосредоточенно увязывали в мешки добро, мерили новые сапоги и одобрительно похохатывали, подбирая оружие. Гриня, сидевший через пару человек от князя, длинно выругался и с досадой сказал:

— Думал же, не надо Проньку караульным с утра ставить, проспит…

— Думай лучше, как выкручиваться будем… — хмуро изрек Мезецкий.

Митька, самый молодой из холопов, грустно спросил:

— Это кто такие? Разбойники или ляхи?

— А есть разница, кто тебя резать будет? — отозвался Гриня.

— Так ить, православные, не душегубы какие… Может, поговорим с ними? — сказал парень без особой надежды.

— Да иди ты… — огрызнулся Гриня, а потом его чело слегка прояснилось: — А если мы им спляшем?

Мезецкий с опаской посмотрел на десятника — не тронулся ли головушкой Гринька, но потом сообразил…

К пленным подошли два разбойника. Первый — судя по нарядному кафтану и немецкому пистолету, заткнутому за пояс, атаман. Князь Даниил, глянув на ноги разбойника, только вздохнул, узнав свои сапоги.

Второй разбойник был страшен. Не лицо, а сплошной шрам с глазами…

— Ну, коли крещеные — молитесь, — подавляя зевоту, сказал первый. Обернувшись к подручному, равнодушно спросил: — Как мыслишь, Павло? Так утопить али прирежем вначале?

— Чего пачкаться? Кровишши будет, все перемажемся, — повел тот безгубым ртом. — Вон, камней-то сколько…