Лихое время. «Жизнь за Царя»

— Не ходи, — дожевав огурчик и разливая по новой, посоветовал Котов. — В Вологде сейчас англичане под боком, а воевода, князь Одоевский, трусоватый.

То, что Одоевский был трусоват, Мезецкий знал. Два года назад, когда один из отрядов ляхов подошел к городу, сбежал сразу, хотя город можно было и отстоять. Из-за трусости воеводы поляки захватили Вологду, ограбили и сожгли.

— Там сейчас архиепископ Силиверст за главного, — продолжил Котов. — Владыка толковый, но в годах уже. Ему бы с одной бедой разобраться. А до Устюга — выборщикам добираться долго… А скажи, князь Данила Иваныч, — хитро прищурился Котов, — в цари-то не тебя ли прочат? Как-никак, Рюрикович. И не голь перекатная ты. Вотчины, опять же…

Выпив, Мезецкий огладил усы, занюхал хлебцем и ответил:

— Конфискованы вотчины-то мои. Поляки теперь хозяйничают. Хорошо еще — успел зерно вывезти да кое-что из поклажи. А на царство я не пойду. Есть человек, кого мы на трон хотим возвести. Только не обессудь, не могу я сказать — кто это такой.

— Не доверяешь? — без обиды спросил воевода, пытаясь разлить еще по одной, и, обнаружив, что на чарке покоится кошачий хвост, чертыхнулся. Попытался забрать посуду, но кот взмахнул хвостом и уронил ее на пол…

— Тишка говорит — хватит! — засмеялся Мезецкий и почесал кота между ушей, на что тот басовито заурчал.

Воевода, ревниво посмотрев на кота, буркнул:

— Ишь, крендель… Хотя правильно говорит — еще весь день впереди. Ты когда уезжать-то собираешься, Данила Иванович?

— Завтра с утра и поедем. Проверю вначале, все ли купили, что велено. В Москве — ни пороха нет, ни хлеба. А в Рыбнинске — как до Смуты было. Все есть, лишь бы деньги были. У меня ж нынче — ни сотника, ни помощника. Все самому… Ежели Леонтий Силыч не передумал, так будет за помощника.

— Левонтий, а что у тебя за копеечка царская? — заинтересовался Котов.

Старый дворянин распахнул ворот рубахи и вытащил нательный крест, рядом с которым была прицеплена небольшая, с ноготь большого пальца, золотая чешуйка. — Ишь ты, — уважительно потрогал воевода награду. — Я бы на твоем месте ее на шапку пришил, чтобы все видели!

— Ну, чего кичиться-то… — снова заскромничал Костромитинов, убирая копеечку.

— Леонтий Силыч, тебе сколько времени на сборы надо? К утру успеешь? — спросил князь.

— К утру можно полк собрать, — усмехнулся Костромитинов, нашаривая шапку. — А мне чего? Конь у коновязи, штаны да сабля — завсегда при мне. Домой заскочу, сапоги переобую, епанчу походную да пищаль с патронташем возьму. Котомку с сухарями, сало копченое, да чесноку пяток головок старуха моя всегда наготове держит, привыкла. Ну, воевода, не поминай лихом… Ты уж, Александр Яковлевич, жену мою да сына пока со двора не сгоняй…

— Ты что, Леонтий? За что ты меня так? Не ждал я от тебя… — От лютой обиды у воеводы задрожал голос.

Поняв, что ляпнул не то, Костромитинов обнял Котова за плечи:

— Ну, прости. Не сердись на старика. Сам знаешь — брякнешь что-нибудь, не подумав, а потом жалеешь… Ну, хошь, на колени встану?

— Ладно, — отмахнулся воевода, стряхивая слезу, набежавшую от незаслуженного оскорбления: — Не икона я, чтобы передо мной на колени падать.

— Спасибо тебе, Александр Яковлевич, — встал Костромитинов и поклонился в пояс.

— Подожди, Леонтий, присядь. И ты, князь, не вскакивай пока… Ну-ка, друг мохнатый, ступай себе, мышей лови… — Взяв кота в охапку, воевода снял со стола любимца, опустил на пол да еще и подпихнул ногой.

Тишка негодующе муркнул, но спорить не стал — подняв хвост, царственно удалился. Подобрав чарку, воевода вытер ее рукавом, сдул шерсть и разлил остатки вина. Закусив, Александр Яковлевич изрек:

— Я чего спросить-то хотел, Данила Иваныч… Тебе сколько людей нужно?

— Нужно — десять тыщ. Для начала…

— Это куда тебе столько? — вскинул брови воевода. — Воевать собрался?

— У Сигизмунда тыщ десять пехоты да гусар столько же. Но, — вздохнул Мезецкий, — десять не прокормить. Думаю, к концу месяца тыщи две соберу.

— Сколько дать можем, а, Леонтий? — повернулся Котов к дворянину.

— Стрельцов — сотни две да дворян служилых, с сотню. Больше никак не получится, — прикинул Костромитинов. — Отдать больше, город ни с чем оставим…

— Ну, стало быть, две сотни стрельцов возьмешь. А дворян… Тех, кто сами с тобой пойдут, всех забирай. Что еще надо? Припас огненный, свинец, провизию, коней — все дам.

— Пушку бы еще, — попросил Мезецкий, решив, что пока дают, надо брать и просить еще… Чай, не для себя…

— Пушку… — задумался воевода, а потом махнул рукой: — Бери, хрен с ней! А, чего уж там — бери две. У меня все равно лишние. Могу еще деньжат подкинуть. Много не дам, но рубликов пятьсот подкину, на первое время хватит. Только, — вздел палец вверх Александр Яковлевич, — на деньги ты мне расписку напиши. Сам понимаешь — не свои деньги давать буду. Мне еще перед купцами ответ держать.

— Я тебе не расписку, а целую грамоту дам, с печатью Земского войска, — обрадовался Мезецкий.

— Если с печатью, так и всю тысячу дам, — кивнул воевода.

— Тебе бы, князь, к печати, да еще бы Кузьму Минина, — пошутил Леонтий.