Лихое время. «Жизнь за Царя»

На монастырском кладбище прибавилось могил. Стрельцов, поморов и монахов хоронили по пять тел в одной яме. Выкопать на каждого — пятьсот с лишних могил было бы не под силу. Отдельно положили лишь Петра Мансурова — по левую руку от князя Пожарского. Правую сторону Авраамий оставил для себя.

Убитых свеев похоронили за оградой, в братской могиле. Отец игумен даже разрешил, чтобы пленные прочитали над мертвецами свои молитвы…

Дела и дороги

В верхней горнице, куда допускались лишь избранные, сидели трое — сам хозяин, городовой воевода Котов, стрелецкий голова Костромитинов и гость, князь Мезецкий. Четвертый — здоровенный черный кот, с белой грудкой, в разговоре участия не принимал, а просто дремал на столе, покрытом рыхлым гишпанским бархатом (по нынешним временам — ценность несусветная!).

Александр Яковлевич, за последнее время зело огрузневший, устало потер левую половину груди, поморщился и сказал, пряча глаза:

— Ты, князь Даниил — хошь обижайся на меня, хошь нет, но не разрешу я тебе в своем городе Земский собор проводить.

— А если я разрешения не спрошу? — спросил Мезецкий.

— Воевать будешь? — сузил глаза Котов.

— Сроду такого не было, чтобы Мезецкие со своими городами воевали, — слегка надменно проговорил князь. — Все больше — с татарами да с литовцами. Ну, изменники не в счет. Да и людей не хватит, чтобы с тобой воевать. Сам видел — сотня у меня, все про все.

— Это ты правильно сказал, не хватит, — с удовлетворением откинулся воевода на спинку резного кресла. — Да и народ у тебя, с бору по сосенке. Добро, коли половина порох нюхала…

— Если бы половина, перекрестился б от радости. Хорошо, коли с дюжину найду. Против твоих стрельцов и получаса не выстоят. Но чтобы город спалить, к ядреной матери, так и таких за глаза хватит… — Увидев, как напрягся воевода, усмехнулся и примирительно сказал: — Не боись, воевода Рыбнинский, не будет ничего худого… Потерпи, уйду я скоро.

— Так я, Данила Иванович, ни тебя, ни войско твое не гоню, — с облегчением проговорил Котов. — Живите, сколько влезет. Кормовые дам.

— Благодарствую, — хмыкнул князь. — Только, воевода, ты мне скажи… Не в Рыбнинске твоем, а все равно — бог даст, созову я Земский собор. Ну, сам не смогу — кто-нибудь другой… — поправился князь. — Выберут государя, сядет он на престол, возьмет в руки скипетр, державу, а потом призовет он тебя да и спросит — почему ты, сукин сын, Алексашка Котов, избранию моему помешать хотел? Где же ты был, когда меня на престол возводили?

— А я, окольничий, так отвечу, — с достоинством ответил воевода, — была-де дадена государем покойным, Борисом Федоровичем, мне в ведение Рыбная слобода, которую я городом сделал. И город сей — теперь один из самых богатых на Руси! Можешь на плаху меня отправить, а можешь наградить! Как-никак, целый город припас. А тебе, князь, вот что скажу — будет на Руси царь, буду ему служить верой и правдой. Ну а пока нет государя, буду свой город стеречь и оберегать. Вот тебе и весь мой сказ!

— Хитер ты воевода, ох хитер! И рыбку хочешь съесть, и в лодку сесть. Думаешь, в сторонке сможешь отсидеться?

— Ну, пока-то сижу, — пожал плечами Котов. — А что дальше — только Господь ведает…

— Это точно, — грустно улыбнулся Мезецкий. — Господь, он все ведает… А ты-то ведаешь, что из-за таких, как ты, Русь скоро на части растащат? Да что говорить — уже тащат!

— Э, Даниила Иванович… — протянул Александр Яковлевич. — Я-то не князь, не Рюрикович. Мне супротив тебя все равно, что кобелю супротив медведя. Только я в Думе не сидел и польского королевича на престол не звал…

— Как же так? Что ж такое-то творится? Бояре целого воеводу не слушают?! — с издевкой в голосе поинтересовался Мезецкий. — Ай-ай-ай… Может, пришел бы в думу Боярскую Алексашка, сын Котов, да и сказал — что ж это вы, бояре, мать вашу так?! Они, глядишь, послушались бы…

— Не юродствуй, князь, — насупился Котов. — Сам знаешь, о чем говорю.

— Знаю, — кивнул Мезецкий. — Не должен я перед тобой отчитываться, ну да ладно… И я, и дума Боярская, и сам патриарх думали — так лучше будет, если королевича польского на престол посадим. Задним-то умом все хороши. Ну, да что с тобой говорить, коли ты, окромя своего городишки, ни хрена не видишь…

— Да все я вижу! — не выдержав, стукнул кулаком воевода. Потревоженный кот, приподняв голову, открыл один глаз и недовольно мявкнул. Александр Яковлевич стушевался и успокаивающе погладил любимца: — Ну, не сердись…

— Кот-кот, а умный, все понимает, — усмехнулся помалкивающий до сих пор Костромитинов.

— А Котов, он что, дурак? — огрызнулся воевода. — Не понимает, что царь нужен?

— Ну, коли понимаешь, так чего же помочь не хочешь? — поинтересовался Леонтий.

— Да хочу я, хочу! — буркнул воевода, опять потерев грудь. — Только ты сам знаешь, что с городом будет, коли в Рыбнинске Земский собор заседать станет!