Life Goes On

— Я направлялся в Хэрродс, чтобы купить жилет и зашёл сюда импульсивно.

— Жилет? Какого цвета?

— Кожаный.

— Хм! Неплохо.

— С роговыми пуговицами.

— Лучше. — Затем он снова стал грубым. — И ты думал, что придешь сюда, чтобы отвлечь меня от дела всей моей жизни? Ты хотел помешать мне писать роман, чтобы положить конец моему творчеству, не так ли?

— Полагаю, это было сделано, — сказал я, — пятьдесят лет назад.

— Ты так думаешь, — он швырнул пустой стакан на диван. — Я лучше в любой момент напишу роман, чем научный трактат о тупой дерзости на первой Олимпиаде. Он засмеялся. — Но дело в том, Майкл, мальчик мой, что мне поручено сделать кое-что, что прямо по моей улице. Работа, в рамках которой в ходе исследования я побываю во всех порномагазинах, стриптиз-клубах, лесбийских тусовках, борделях, кошачьих домах и подпольных кинотеатрах Сохо. Я с трудом могу в это поверить. Я только что получил аванс в десять тысяч фунтов, чтобы немедленно приступить к делу.

— Вам, чертовым писателям, всегда везет.

— Я бы не хотел, чтобы ты ругался, — сказал он. — Нет ничего очаровательнее парня из рабочего класса, который не ругается матом. Но как только он поклянется, вы поймете, что он пытается выдать себя за представителя среднего класса. Это звучит так неуклюже. Имей в виду, я ругался, когда был молодым человеком, но это была всего лишь беспечная хуйня-такая хуйня-такая ерунда. Я больше этого не делаю. Это ограничивает мой словарный запас.

— Не указывай мне, как себя вести. Но кто поручил тебе написать эту книгу?

Он усмехнулся. — Пэр королевства. Один из ваших самодельных мальчиков из провинции, которых периодически облагораживают, чтобы они не причиняли больше хлопот политическому организму, чем нужно. Он думает, что является божьим даром Англии, потому что все притоны у него на ладони, и можно быть уверенным, что он не позволит им выйти из-под контроля. Он хочет, чтобы я написал историю его жизни, отбелил ее, если она когда-либо существовала. Его жена, по-видимому, прочитала один из моих романов, и он ей не понравился, поэтому он решил, что я как раз тот писатель, который его написал. Но если он думает, что я получу много пользы, превратив его в маленького святого Клода Моггердонгера, он ошибается. Я бы предпочел написать о нем правдивую историю, за исключением того, что я сохраню реальный материал для одного из моих более поздних романов, хотя я полагаю, что мне лучше поехать в  родную деревню Моггерхэнгеров в Бедфордшире, чтобы написать хорошую лирическую вступительную главу о его предшественниках и их подвешенном состоянии. Наверняка найдется парочка виселиц, от которых я смогу прийти в восторг, как Томас Харди. Что, Майкл, —  крикнул он, когда я побежал в ванную,  — я сказал что-то не так? Если я причиню тебе боль, ты сделал мой день.

Холодный фарфор унитаза ударил мне в лоб. Я пытался сблевать, но ни капли желчи не вылилось. Молоток метронома ходил туда-сюда, десятилетие в одну сторону, десятилетие в другую. Не страх сводил меня с ума, а то старое знакомое ощущение беспомощности, когда я нахожусь в руках судьбы. Я попробовал посмотреть на светлую сторону, но светилась только лампочка в сорок ватт. Я не мог себе представить, какой случай свел Блэскина и Моггерхэнгера вместе, особенно когда, о чем первый не знал, на чердаке наверху трясся от страха один из самых разыскиваемых людей второго. Я умылся холодной водой и, отважившись встретить все, что может случиться, вернулся в гостиную.

— Я сказал что-то не так? — спросил Блэскин со злобной веселостью. — Ты выглядишь таким же бледным, как Крошка Доррит, и дрожишь, как тот человек, герой рассказа Генри Джеймса, пытающийся заполучить письма Асперна. У тебя назначена встреча со страхом?

— У меня проблемы, — признался я.

После двухминутного молчания он сказал: — Майкл, у всех нас есть проблемы, но писатель, как солдат, идет по жизни с нерешенными проблемами. Я был и тем и другим.

Мне надоели его копеечные пакетики мудрости. — Ты отвратительный старый ублюдок, — плюнул я в ответ. — Мне не нужно, чтобы ты говорил мне, что каждый проживает жизнь с нерешенными проблемами.

Он смотрел на меня, возможно, думая, что в этом мальчишке из трущоб все-таки что-то есть. Ему это не понравилось. Ждать от писателя капельки человеческой доброты уж точно не имело смысла. Он потер голову, как будто желая, чтобы это произошло, затем потер глаза, как будто не мог вынести зрелища того, что произошло.

— Прошлой ночью у меня была плохая ночь. Я провел ее с Марджери Долдрам и ничего не добился. Так что оставь меня в покое. У меня есть работа. Сердце тьмы внутри. Раньше оно находилось на улице, в джунглях или пустыне, где мы могли с этим справиться, но теперь оно вернулось на родину. Оно забралось на ночлег, причем большинство из нас не подозревали о его движении, но на самом деле оно никогда не уходило — по крайней мере, не полностью.

Я надеялся его подбодрить.

— Тебе следует это записать. Это не плохо.

— Ты так думаешь?

— Я бы так и сделал, но я не писатель, как ты.