Life Goes On

–  Какой ты друг! – Он почти плакал. – Я никогда тебя не забуду. Настоящий друг.

Возможно, он все-таки не выдумал историю о своей поездке в Швейцарию. Он был слишком сентиментален, чтобы будить сейчас в себе воображение. Правильная ложь была ему не по силам. Если бы это было не так, он был бы слишком опасен для себя. На самом деле он представлял собой лишь угрозу для других, в частности для меня. Мне пришлось помочь ему по двум веским причинам: дружба и деньги, сочетание, которое невозможно отрицать, поэтому я повел его в кладовку в конце коридора. Голая лампочка освещала водяные и канализационные трубы и старые рамы с фотографиями, прислоненные к куче багажных чемоданов. Лестница со сломанной первой перекладиной вела к люку — квадрату в центре карты, составленной из пятен от воды. Он отступил. — Я не пойду туда. 

— Думаю, что пойдешь. Представь себе, что ты сидишь в тюрьме, и ребята выбрали тебя добровольцем для проведения акции протеста на крыше. Только не начинай швырять эти рамы в людей, идущих в Харродс. Им это может не понравиться.

Он расслабился.

— Мне никогда  не догадаться, почему я позволил тебе обвести меня вокруг пальца. Но прежде чем я поднимусь, найди мне пару свечей или масляную лампу, ладно? Я не собираюсь подвести черту жизни в темноте.

Когда я открывал кухонные ящики, он крикнул:

— И одеяло, раз уж ты этим занимаешься. И еще немного вкуснейших Гаван. Да, и еще бутылку виски и несколько кусочков лучшего масла. И два фунта сахара, и хлеб.

Излишне говорить, что я не подарил ему ничего, кроме свечей и одеяла. Мы поднялись на крышу.

— Ты случайно не видел там раскладушку? — спросил он.

Бак был частью системы горячего водоснабжения, так что, по крайней мере, он не замерзнет насмерть. Крыша выгибалась над всей квартирой, огромные балки изгибались к вершине, образуя что-то вроде собора для гномов.

— Можешь нарисовать «Тайную вечерю»   на торцевых стенах.

— Я бы сделал это, если бы мог это съесть, — угрюмо ответил он, сжимая мои руки. — Ты придешь ко мне, да? И дай мне знать, как у пойдут дела с лордом Моггерхэнгером. Я как друг интересуюсь твоей карьерой, Майкл, ты это знаешь. Хочу  немного походить на твоего старшего брата.

Над половицами виднелась только моя голова.

— Прекрати, иначе ты заставишь меня ругаться. Я буду приходить к тебе так часто, как смогу.

«Или так часто, как осмелюсь», — подумал я, осторожно спускаясь по лестнице и надеясь, что он не будет издавать никаких звуков, которые могли бы привести к его обнаружению.

Я потягивал виски и курил сигарету в гостиной, чтобы все обдумать, размышляя, не стоит ли мне позвонить в полицию, или Моггерхэнгеру, или банде «Зеленых Ног», или всем им вместе, и рассказать, где скрывается Билл Строу, и затем быстро возвратиться в Верхний Мэйхем, пока не разразился циклон. Полиция была так же заинтересована в том, чтобы заковать Билла в кандалы, как и преступный мир, хотя я полагал, что он был прав, опасаясь последнего, поскольку по закону смертная казнь была отменена много лет назад. Если бы я разослал общий призыв всем заинтересованным сторонам, даже Блэскин мог бы оказаться под перекрестным огнем за то, что укрывал бегущего человека, хотя было бы бесполезно пытаться причинить ему вред, потому что он использовал бы неудобства только как материал для своего творчества, и в конечном итоге стал бы богаче, чем раньше. 

Я только обдумывал варианты предательства, не собираясь действовать ни по одному из них. Потом я задумался, стоит ли мне подавать заявление на работу шофером в «Моггерхэнгер». Работа отвлекла бы мои мысли от Бриджит, что, в конце концов, было  лучше, чем сидеть и страдать дома. К тому же Лондон всегда настраивал меня на свободное и легкое настроение. С наивностью новорожденного ребенка я думал, что на данном этапе жизни мне нечего терять, что бы я ни делал.

Защелкнулся дверной засов, и вошел отец, напевая про себя песенку:

«Я знал человека, который не умел писать

Полночи он сидел и размышлял

Не потому, что он не умел писать

А потому, что его ботинок был тесным, тесным, тесным!»

Он спотыкался в коридоре, снимая серое кожаное пальто.

— Это ты, Майкл? Я чувствую запах своих сигар. Или это отвратительное дыхание прошлых лет?