Life Goes On

Я был таким же жадным, как и любой другой мужчина, и думал обо всем, что мог бы сделать с пятьюдесятью тысячами фунтов. Я бы превратил железнодорожный вокзал в дворец с ковровым покрытием. Я бы отремонтировал платформы, отремонтировал пешеходный мост, разбил бы декоративные сады на своем участке дороги, а также поставил бы Бриджит новую печь и купил ей пылесос. Я бы также подарил Смогу шахматы с мигалкой, а если бы он не смог поступить в Оксфорд или Кембридж, я бы купил ему диплом американского университета, чтобы, если бы он захотел получить работу, он мог бы стать тайным членом коммунистическую партии и устроиться в Министерство иностранных дел. Потом, в старости, когда он станет полковником Красной Армии, мы могли проводить каникулы в его красивой уютной квартире в Самарканде, а летом даже в Москве. О, лучшие планы мышей и людей!

Он ухмыльнулся.

— Ну что, уговорил? 

— Ах ты престарелый, отсталый Шервудский лесник, — сказал я, — наверное, да.

— Оставь мой старый полк в покое. Иногда мне очень нравится твоя болтливость, но только не тогда, когда ты оскорбляешь Шервудских лесников. Лучший полк британской армии. У нас было уничтожено четыре батальона на Сомме, и Бог знает, сколько их было в последней партии.

Я извинился. Что еще я мог сделать?

— Но у меня вряд ли есть шансы получить работу у Моггерхэнгера.

— Кто знает? У него вообще-то есть слабость к исправившимся повесам. В этой жизни ничего не гарантировано, но ты можешь и получить ее.  Ты ничего не добьешься в этой жизни, если не попробуешь.

Меня он раздражал.

— Я просто смогу терпеть тебя столько, сколько потребуется, чтобы поселить тебя в квартире моего старика. Давай выбираться отсюда.

— Не забудь свой зонтик, — сказал он, когда мы были на полпути вверх по лестнице, и дневной свет ударил мне в глаза, как шарики из катапульты. — Может начаться дождь.

 

Глава 4 

 

Первой новой вещью, которую я увидел, шныряя по кабинету Гилберта — как он это помещение называл (он никогда в жизни не изучал ничего, кроме женщин), — была большая цветная таблица на стене над его пишущей машинкой, показывающая возраст, в котором достойной смертью отметились кое-какие писатели. Например «Умер известный отечественный, иностранный и колониальный писатель». Рядом с его именем стоял вопросительный знак в скобках, и я не знал, то ли смеяться, то ли вытирать глаза его чистой белой промокательной бумагой. Блэскину, может, и под шестьдесят, но я не осознавал, что он боится умереть.

Лист в пишущей машинке, казалось, был первой страницей романа под названием «Похищенный вампир». Под строкой, говорящей о третьей главе, он написал:

«Привилегия учиться на собственном опыте дается только тем, кто его пережил. Многие выживают, но одновременно печально и удивительно обнаружить количество тех, кто этого не делает, особенно если попытаться представить этих людей как отдельных личностей. Каждая жизнь начинается довольно невинно, развивается бок о бок со своими мечтами и заканчивается переломами конечностей среди пинт крови».

Я зачеркнул «пинт» и написал «литров».

«Если бы мы могли извлечь пользу из опыта смерти, стали бы мы с большей готовностью умирать»?

Такая чушь продолжалась еще несколько строк, заканчиваясь абзацем о смертях бывших писателей. Возможно, он все-таки был наполовину человеком.

Билл лежал на диване в гостиной, курил одну из сигар Блэскина и прикладывался к стакану виски «Гленфиддик».

– Ты можешь принести мне что-нибудь поесть, Майкл?

На столь позднем этапе у меня не было причин выходить из себя, но, возможно, возрастная таблица на стене кабинета впечатлила даже меня.

— Если он придет и найдет тебя в таком состоянии, с белой горячкой и раком легких, он перережет тебе горло и выбросит из окна так же эффектно, как член банды «Зеленых Ног» или «Ангелы Моггерхэнгера». Итак, позволь мне показать тебе твое шестинедельное убежище, а затем я смогу уйти. Он не будет рад найти здесь еще и меня.

На одном из столов стоял старинный граммофон с огромным жестяным рупором. В шкафу позади была выставлена роскошная (запертая) витрина нэцкэ, произведений искусства и ремесел, которые я видел только в музеях. Стены украшали несколько прекрасных старых картин маслом с изображением парусных кораблей и деревенских сцен, а также портрет пятилетнего Блэскина, которого было трудно узнать, если не считать безошибочных признаков порока и своенравия на этом милом лице. Я задавался вопросом, насколько безопасными будут эти сокровища, если такой прирожденный мародер, как Билл, будет жить наверху.

Он проглотил виски и встал. Спортивный прыжок показал, насколько он в хорошей форме. Но в его глазах и голосе была паника.

— Что я буду делать, пока буду там?

— Я поеду на Край Света и найду тебе арфу.

— Мне нужны провизия, иначе я умру с голоду. ВМожно продержаться только до определенного момента, ловя голубей. И я скажу тебе одну вещь, Майкл: они не очень приятные на вкус со всем этим бензином и песком внутри. Я попробовал это однажды.

Я взял из кладовой бутылку вина, буханку хлеба, немецкую колбасу и банку оливок. Он положил их в карманы.