Леопольдштадт

Тем временем Роза завладевает афикоманом. Она прячет его под стул, затем под подушку, дважды меняет свое решение, потом размышляет. Мы не видим, куда она в конце концов его прячет.

Герман(Людвигу). А ты пробовал крошить ее в кофе? Изумительно вкусно.

Бабушка. Теперь второй бокал вина.

Эрнст. Ура!

Вильма закатывает глаза.

Вильма. Хорошо хоть, я вышла замуж не за египтянина.

Роза возвращается, ликуя.

Роза. Я спрятала!

Паули. Ш-ш-ш!

Бабушка(с нажимом). Теперь, дети, кто из вас хочет задать вопрос?

Ханна. Такого Седера у нас, кажется, еще не было.

Гретль(Якобу). Ну давай, мой хороший, ты можешь спросить у бабушки что хочешь.

Вильма. Это Седер, Гретль, а не викторина.

Паули давно тянет руку, чтобы спросить.

Бабушка. Да, Паули?

Паули(формально). Чем отличается эта ночь от других ночей? Почему сегодня мы не едим хлеб, как обычно, а только мацу? В другие дни мы можем есть любые овощи, но сегодня только горькие травы…

Седер продолжается, но его все больше заглушает грохот артиллерийских залпов, пулеметного огня и военного оркестра, играющего Марш Радецкого.

В другие дни мы не макаем в соленую воду, но в этот день….

Звуки выполняют функцию цезуры.

Бабушка. …Было время, когда мы были рабами фараона в Египте. Но Бог своей могущественной рукой вывел нас оттуда. Как ужасна мысль, что дети наших детей все еще могли бы быть рабами фараона в Египте. Не будем же говорить: «Мы хорошо знаем эту историю». И по сей день наш долг – рассказывать историю нашего Исхода из Египта.

Герман встает и кладет шляпу на стул. Он пребывает в своем собственном мире и взывает оттуда.

Герман. Гретль… о, Гретль!

Гретль радостно подходит к нему. Они вместе танцуют под Марш Радецкого. Затемнение.

Сцена 7

1924

Квартира Мерцев не слишком изменилась. Портрет Гретль на том же месте. Из граммофона с трубой звучит чарльстон. На большом столе две неоткупоренные бутылки с игристым вином, 14 пустых бокалов и легкие закуски.

Гермина (Мина), 22 года, дочь Ханны, энергично, с удовольствием танцует. Если описать ее одним словом, то она флэппер [эмансипированная молодая девушка поколения «ревущих двадцатых»].

Якоб вернулся с войны без глаза, одна рука у него не действует. Он читает газету на палке-держателе. Нелли, 25 лет, ножницами вырезает из флага Австрийской Республики – красно-бело-красного полотна длиной в метр – среднюю белую полосу.

Двое мужчин играют в шашки, чтобы скоротать время. Арон Розенбаум, интеллектуал пролетарского происхождения, – муж Нелли, на год или два ее старше. Курт Зеннер, лет 40, хорошо одет, философ, – муж Ханны (которую мы не видим) и отец Мины.

Польди, теперь тучная женщина лет шестидесяти, входит с пустым подносом и собирает на него все, что стоит на столе.

Польди. Сначала старшая госпожа Мерц хочет, чтобы еду и шампанское подавали у ее кровати, потом младшая госпожа Мерц хочет, чтобы все было здесь, потом – догадайтесь сами! – и вот я хожу взад-вперед, как пресбургский трамвай.

Кто-то уже попробовал!

Нелли. Я ему говорила, что не надо.

Мина, танцуя, преграждает выход Польди, в руках у которой полный поднос.

Польди. Ну что мне с вами делать, госпожа Гермина!

Польди уходит, оставляя дверь открытой.

Когда пластинка кончается, Мина падает в кресло.

Мина. Я хочу в Америку.

Теперь можно расслышать разговор на повышенных тонах и плач младенца, доносящиеся из глубины квартиры. Мина встает и идет к граммофону.

Якоб. Нет, спасибо.

Мина послушно выключает граммофон. Якоб встает, чтобы закрыть дверь, и встречает Польди, которая возвращается с полным подносом.

Польди. Вот угадайте.

Польди начинает разгружать поднос.

Нелли. Польди, что там происходит?

Польди. Салли думает – я имею в виду госпожу Фишбейн.

Мина. Она же уже думала и передумала.

Польди. Теперь она передумывает еще раз.

Мина. Так что там у нас с крайней плотью – да или нет?