Леонард Коэн. Жизнь

Леонард рассказывал, что пока он писал Book of Mercy, «публика почти что испарилась» [1]; он писал эти молитвы для себя. Он также заявил, что не хочет стать «известен как сочинитель молитв» [2]. Книга была закончена, и публика снова проступила со всей ясностью. Не последней причиной этого было то, что у Леонарда заканчивались деньги. Если бы Леонард жил жизнью селебрити, если бы он обзавёлся яхтой или зависимостью от кокаина, это было бы легче понять. Но хотя он мало тратил на себя, у него были другие расходы: Сюзанна, дети, монастырь Роси, друзья, которых он так или иначе поддерживал деньгами. Основной доход Леонард получал не от книг, а от песен, и с выхода последнего альбома прошло пять лет.

Джон Лиссауэр был «немного удивлён», когда снял трубку и услышал голос Леонарда, сообщившего ему, что он в Нью-Йорке и снова готов записываться: вполне понятная реакция, если вспомнить, что Леонард во время работы над их прошлым совместным проектом просто исчез, а после переделывал и записывал эти песни с двумя другими продюсерами. Хотя Лиссауэр тогда очень рассердился (как и Рон Корнелиус, чьё соавторство песни «Chelsea Hotel К2» долгие годы не было официально обозначено), он винил в произошедшем не Леонарда, а Марти Машэта. «Это просто жизнь, очередной урок, мораль которого заключается в том, что нужно остерегаться менеджеров — по крайней мере, менеджеров, одержимых какой-то своей идеей. Леонард знал характер Марти, но Марти так заботился о нём, что признать правду было выше его сил. С тех пор мы с ним уже не раз шутили об этом, и он признал, каков Марти на самом деле, но в то время это была запретная тема». Лиссауэр не стал напоминать Леонарду о брошенном альбоме Songs for Rebecca. «Зачем мне было ставить его в неловкое положение? Тогда нашему новому проекту была бы крышка, а я был очень рад, что он позвонил».

Они встретились в отеле «Роялтон». «Леонард самодовольно улыбался — а когда у Леонарда появляется улыбка маленького мальчика, это невозможно забыть. У него в номере стоял дерьмовый маленький синтезатор Casio, который он купил в фотомагазине для туристов на углу 47-й улицы и Бродвея: нажимаешь одну клавишу, и эта штука сама играет какой-то жиденький ритм. А потом он спел мне «Dance Me to the End of Love». Леонард сыграл Лиссауэру несколько песен разной степени завершённости, и только одну из них он спел под гитару. Во всех остальных аккомпанементом ему служило весёленькое треньканье Casio. Лиссауэр пришёл к выводу, что Леонард достиг в своём сочинительстве того момента, когда «у него как у гитариста кончились идеи. Он умел находить применение своей манере игры на гитаре, но эта дебильная машинка делала вещи, которых на гитаре он не мог сыграть, и позволяла ему иначе подойти к сочинению песен». Мы не ошибёмся, если скажем, что сочинение песен опять стало для Леонарда чем-то мучительно сложным. Но эта дрянная двухоктавная клавиатурка, которую он так полюбил, дала ему возможность работать с кучей новых ритмов, и он заметил, что так ему в голову приходят идеи, до которых он никогда бы не дошёл при помощи шести струн и своего, как он говорил, «единственного приёмчика».

На этот раз Марти Машэт не возражал против сотрудничества с Лиссауэром. Его единственное требование заключалось в том, чтобы бюджет альбома был минимальным. Он рассказал Лиссауэру, что Леонард «неразумно [тратил] кучу денег и давно не гастролировал». Тот позвонил на студию Quad Recording и смог получить от них скидку, забронировав сразу четыре или пять дней подряд. Quad находилась на углу Бродвея и 49-й улицы, тринадцатью этажами выше шикарного стрип-клуба «Метрополь», «перед которым парень раздавал флаеры, стоя под большим вращающимся диско-шаром». Лиссауэр собрал небольшую группу: его друг Сид Макгиннис, гитарист из ансамбля телешоу Дэвида Леттермана; барабанщик Ричард Крукс, который играл с Доктором Джоном; а также два музыканта из Талсы, Рон Гетман и Джон Краудер, которые впоследствии работали с успешной кантри-рок-группой The Tractors. Сам Лиссауэр играл на клавишных инструментах и на синклавире — цифровом синтезаторе-сэмплере.

- Вместо того, чтобы записать Леонарда с гитарой и потом делать овердабы других партий, мы все собрались на студии и стали записываться как группа, мы старались играть так, как если бы это был концерт, — рассказывает Лиссауэр, — чего, как мне кажется, он давно не делал. Я притащил свой синклавир, ранний прототип, это был огромный агрегат: четыре ящика на колёсиках, компьютеры, дискеты, — всё это стоило тридцать пять тысяч долларов. «Касио» Леонарда стоил девяносто девять долларов, а то и меньше, но я не смог отговорить Леонарда его использовать.

У «Касио» даже не было выхода для шнура, и его пришлось подзвучивать микрофоном.

- Я перепробовал всё, мы пытались записываться с настоящими барабанами, но ему нравился звук «Касио», и по-своему это было очаровательно. Но мы добавили к нему другие инструменты, чтобы звучало не по-идиотски.