Леон

– Красивая девочка, хладнокровная и нежная, заслуживает счастья… Подумай, Леон, у вас будет дом в распоряжении, фамильный дом. Старший твой брат поедет в университет, это его предназначение, и для семьи будет не лишним диплом под стекло. Младший покуда школьник, а когда получит аттестат, и его хорошо пристроим. Твоя мастерская… хочешь взглянуть? Я сохранил все до последнего гвоздя, и сам кормлю мышей через день, чтобы не переедали… Торговать тебе больше не понадобится. Зато можешь помочь мне с правосудием в этом городе: у мэра на столе вечно копятся жалобы, кто-то должен судить и выносить приговоры. Я помог твоему отцу наладить отношения в семье, твоя мать заняла место, подобающее женщине. Но твой отец по-прежнему слишком мягок, сказываются годы, проведенные недостойно, и все же, Леон, он твой отец…

На площади перед ратушей показался всадник, и только через мгновение я услышал стук копыт. Всадник держался в седле нетвердо – не потому, что был пьян, а скорее редко путешествовал верхом.

– А вот и он. – Дядя проводил всадника взглядом, тот въехал в ворота. – Сейчас мы поговорим втроем и выстроим субординацию – Онри должен понять, что уважаем и достоин уважения, но главный здесь – ты… Ты меня слышишь, Леон?

Крокодил у меня внутри вырос до невиданных размеров и заполнил воображаемый бассейн. Без слов и заклинаний, одной только волей, я ударил моего дядю на расстоянии, прямым ударом в нос – как когда-то Ойгу. Я рассчитывал одним движением вогнать кости в мозг и разрушить череп. Такова была логика моего крокодила.

Он отлетел спиной вперед и ударился затылком об оконное стекло. Окно пошло трещинами, но не рассыпалось. Веером разлетелись капли крови. Дядя был оглушен, парализован и очень удивлен, и шевелил губами:

– Не ждал… настолько силен… в твоем возрасте… Кристалл из Кристаллов…

Мне нужно было просто повторить удар. Внутренний крокодил замер в готовности.

– Тот мальчик Ойга, – быстро заговорил мой дядя, – был смертельно болен. Я избавил его от мучений. Это не зло.

Слова «добро» и «зло» ничего для него не значат, напомнил я себе.

– Уже начинались головные боли, его уже возили к доктору, но доктора были не в силах не то что вылечить – понять, что происходит. Травяные настои еще помогали, но болезнь прогрессировала, – он говорил, едва дыша. – Оставить ребенка умирать в страданиях – по-твоему, это добро?!

От слова «добро» мой внутренний крокодил забился, будто его окатили кислотой.

– Я не знаю, что такое «добро» и «зло», – рявкнул я, – заткнись!

Я врал, но рептилия во мне была еще сильна. Я мог атаковать наверняка. Оставалась доля секунды…

Распахнулась дверь за спиной:

– Леон! Сынок! Базиль, мы так не…

Я отвлекся, и дядя не преминул этим воспользоваться. Я оглох и ослеп от встречного удара. Мой внутренний крокодил захлебнулся и съежился, и я потерял с ним связь.

Наследник

– Базиль, мы так не договаривались!

Их голоса отдавались ударами молота у меня в висках.

– Ты обещал, что с Леона снимут обвинения, что он будет жить дома, ты говорил о невесте, о свадьбе в ратуше…

От ужаса я очнулся и сел. Герда здесь, в помещении ратуши. Я обещал себе, что она даже не успеет испугаться. Но теперь…

Я сидел на полу все в том же кабинете, где на мраморе искусно был вырезан портал призыва. Отец, привычно сгорбленный, стоял перед моим дядей, который теперь казался выше на голову:

– Онри, он сам отказался. Это его выбор, он выбрал, как ему жить и сколько, – он перевел взгляд на меня. – Ты же понимаешь, что каждый выбор имеет цену?

Я постарался сосредоточиться. Все мои приемы, умения, боевая магия пяти разновидностей были словно растворены в киселе, не находили ни опоры, ни резонанса. «В мире твоих предков этически-ориентированная магия слаба и неразвита», – говорил Микель.

Дядюшка, черный покупатель, выманил меня из сосредоточенности, уничтожил моего внутреннего крокодила, заново пересказав историю Ойги Топотуна. Убивать детей, даже обреченных, однозначное зло, но настоящий Кристалл никогда не станет об этом задумываться…

– Он не настоящий Кристалл, – дядюшка произнес вслух то, чему давно пора было прозвучать.

– Базиль, ты обещал! – Я услышал слезы в голосе своего отца.

– Тебе следовало лучше думать, прежде чем связываться с этой семейкой, – с отвращением сказал дядя. – Столько времени, надежд… И хоть бы он был ублюдком – так нет же… Твоя жена тебе верна…

– Отпусти Герду, – хрипло сказал я. – Или за ней явится ее учитель, Форнеус…

– У старого кракена миллионы таких, как она, – устало отозвался дядя, – и таких, как ты, тоже. Из тысячи его учеников обучение заканчивают единицы. Твой талант будет гнить на дне, Леон Надир, и ты сам это выбрал.

* * *

На площади, куда выходило окошко моей камеры, строили деревянное сооружение. Строили основательно, нарушая ночную тишину, визжа пилой, колотя молотками, подсвечивая десятком факелов. Я сидел на знакомой койке, у знакомой стены, на которой, если приглядеться, еще можно было различить слова: «Жить хочешь? Тогда ныряй в кринку!»