Лекции о литературе. Диалог эпох

При анализе последних глав повести поражает тот факт, что Л. Толстой подчеркнуто затягивает с описанием убийства Хаджи-Мурата. Эпизодичная проходная фигура Бутлера в самый, казалось бы, кульминационный момент вдруг затмевает собой мощную фигуру Хаджи-Мурата. Неужели был прав К. Леонтьев со своим предположением об избыточной образности у Толстого? Неужели перед нами пресловутая «избыточная детализация»?[241] Скорее всего это нужно Л. Толстому-психологу, чтобы как можно глубже проникнуть во внутренний мир главного героя. Бутлер как раз и выполняет в данном случае роль своеобразного «зеркала»: в детальных описаниях его внутреннего мира психология главного героя существует как «снятая».

С той же целью Л. Толстой прибегает и к описанию духовного состояния урядника Назарова в момент бегства Хаджи-Мурата: «Небо было так ясно, воздух так свеж, силы жизни так радостно играли в душе Назарова, когда он, слившись в одно существо с доброю, сильною лошадью, летел по ровной дороге за Хаджи-Муратом, что ему и в голову не приходила возможность чего-нибудь недоброго, печального или страшного» (курсив мой. – Е. Ж., 35, 112).

Наверное, приблизительно то же самое испытывает и Хаджи-Мурат в момент бегства от русских. Азарт, сродни азарту Бутлера в карточный игре, овладел душой героя, но только на карту здесь поставлено не состояние, а сама жизнь. Когда Хаджи-Мурат оказался в засаде, то Л. Толстой отмечает, что его герою «вдруг стало серьезно на душе». Писатель подчеркивает, что его герой не постоянно находился в данном состоянии, что серьезно ему стало вдруг, внезапно. От радостного ощущения жизни до мыслей о ближайшей смерти – вот какие процессы происходят в душе Хаджи-Мурата за очень короткий промежуток времени.

Эти процессы не описаны, не показаны прямо. И тем более здесь нет внутренней речи! Но однако же, читатель может догадываться о том, что творится в душе Хаджи-Мурата. Эти догадки подготовлены всей совокупностью описаний. На них опирается сопереживание. Это и есть «заражающая» сила толстовского искусства. Это и есть как бы «помимоаналитический» способ воссоздания процессов внутренней жизни.

Глава XI «Диалектика души» и литературный процесс Запада

В дискуссиях последних лет о реализме и современном романе почти всегда возникал вопрос об отношении к русской классике и в том числе к наследию Л. Н. Толстого. Творческий опыт великих художников-реалистов не утратил до сих пор ни эстетического (для читателей), ни специфического профессионального (для писателей) значения. Об этом также свидетельствуют обширные материалы тома «Литературного наследства» («Толстой и зарубежный мир»), об этом же пишут литературоведы.

XX век, по мнению видных теоретиков, – это век предельного обострения политических, социальных, нравственных конфликтов, изменяющих отношения между личностью и обществом.[242] В связи с этим особенно остро встала задача глубокого проникновения в душу, пласты человеческого сознания, чтобы раскрыть тайну соотношения объективного времени и субъективной памяти, мира реального и отраженного в индивидуальном сознании.[243]

Анализируя в предыдущей главе, как проявляется «диалектика души» в повести «Хаджи-Мурат», мы пришли к выводу, что в позднем творчестве писателя этот вид психологического анализа становится все более и более универсальным, он ставит перед собой такую задачу, которая казалась не по плечу предшественникам Толстого и многим последующим писателям: достаточно полно и убедительно показать внутреннюю эволюцию героя, который до этого находился за границами художественного исследования, в частности, показать внутренний мир человека Востока.

Соображение об универсальности «диалектики души» как метода психологического анализа у Толстого имеет много оснований. Можно напомнить о том, как он раскрывал внутренний мир героев романов «Война и мир», «Анна Каренина», «Воскресение»: люди разного возраста, пола, сословного положения, уровня образования – они предстают перед читателем с равной возможностью на углубленный анализ психики и с равной убежденностью писателя в том, что их психика – это сложный, подвижный, духовно богатый мир.

Можно напомнить и о героях многочисленных повестей художника 1850–1890-х гг. Люди самые различные, поставленные в самые разные условия, они в процессе психологического анализа предстают как сложные, одаренные личности, как герои, не уступающие наиболее прославленным героям мировой истории.

Все это подтверждает предположение об универсальности «диалектики души». Но этим дело не ограничивается. Вопрос стоит так: а за пределами творчества Л. Толстого обнаруживается ли психологизм типа «диалектики души»?