Легенды о Христе

– Эта хижина так долго была необитаема, что ты имел полное право завладеть ею, однако, – ответила старуха, – она принадлежит тебе столько же, сколько и мне. Я не имею никаких оснований считать ее своей и гнать тебя.

– Но эта хижина принадлежала твоим родителям, – возразил виноградарь. – Ты имеешь на нее гораздо больше прав, чем я. К тому же ты стара, а мы молоды. По справедливости, ты должна оставаться тут, а мы уйдем и поищем себе другое жилье.

Когда старуха услышала эти слова, она была глубоко поражена. Она отступила от порога, подошла к виноградарю и стала внимательно вглядываться в его лицо, как будто не могла понять смысла его слов.

Но тут вступила в разговор молодая жена.

– Если бы я могла высказать свое мнение, я сказала бы, – начала она, – что надо спросить эту старую женщину: не хочет ли она смотреть на нас, как на своих детей, позволить нам остаться у нее и заботиться о ней. Какая польза была бы ей от того, что мы возвратили бы ей эту хижину, а сами ушли? Ей одинокой было бы страшно в этой горной пустыне. И как добывала бы себе пропитание? Мы поступили бы с ней в этом случае так, как будто обрекали на голодную смерть!

Старуха в изумлении смотрела на мужа и жену и слушала их слова:

– Почему вы так говорите? Кто научил вас таким мыслям? Ведь я вам совершенно чужая! Почему оказываете вы мне такое милосердие?

Тогда ответила ей жена:

– Потому, что мы сами встретили в жизни Великое Милосердие!

II

Так случилось, что старая незнакомая женщина поселилась в хижине виноградаря; она вскоре искренне привязалась и полюбила молодых супругов. Но все-таки она не говорила им, откуда пришла и кто она была, и муж и жена поняли, что она не хотела, чтобы они расспрашивали о ее прошлой жизни.

Однажды вечером, после дневных работ, они все трое сидели на широкой скалистой площадке перед хижиной за вечерней едой и любовались розовым отблеском зари, игравшим на вершинах острых скал; в это время они заметили старого человека, который медленно поднимался по горной тропинке.

Это был хорошо сложенный, высокий, крепкий старик, видом своим напоминавший борца. Лицо его было сурово и мрачно; широкий лоб низко навис над глубокими впадинами глаз, а губы сложились в горькую, презрительную усмешку. Он шел легко и быстро. Одет он был просто и даже бедно, и виноградарь подумал, глядя на него: «Этот человек, наверное, бывший легионер; он, как видно, только что окончил свою службу и теперь возвращается на родину».

Когда незнакомец поравнялся с сидевшими за трапезой, он остановился как будто в нерешительности и недоумении. Виноградарь знал, что немного выше его хижины тропинка кончается, и крикнул незнакомцу:

– Не заблудился ли ты, путник? Каким образом очутился ты у нашей хижины? Обычно никто не дает себе труда карабкаться по этим отвесным скалам – дорога идет иначе; сюда заходит лишь тот, кто имеет дело к кому-нибудь из нас, живущих в этой хижине.

Незнакомец подошел ближе и ответил:

– Ты прав, я действительно потерял дорогу и теперь не знаю, в какую сторону идти. Если ты разрешишь мне немного передохнуть и потом укажешь дорогу в какое-нибудь соседнее селенье, я буду тебе очень благодарен.

С этими словами он опустился на один из камней у дверей хижины. Молодая женщина предложила ему разделить с ними трапезу, но незнакомец с усмешкой отказался. Зато он охотно стал беседовать с ними, в то время как они ели, расспрашивал виноградаря об их житье и работах, и тот приветливо и откровенно рассказывал ему о своей жизни.

Наконец виноградарь в свою очередь обратился к пришельцу с вопросом.

– Ты видишь, как уединенно мы живем здесь в глуши, – сказал он. – Вот уже более года, как мы не видались ни с кем, кроме виноградарей и пастухов. Не можешь ли ты рассказать нам, что нового в Риме, по-прежнему ли правит император Тиверий?

Едва произнес виноградарь эти слова, как жена его заметила, что старуха бросила на него испуганный взгляд и рукой стала делать знаки, чтобы он был осторожен в своих словах и не говорил лишнего.

Но пришелец дружелюбно ответил хозяину:

– Я вижу, что ты принимаешь меня за легионера, и ты отчасти прав – я был им, но давно оставил службу. При Тиверии нам, людям войны, мало было работы. И, однако, ведь Тиверий был когда-то великим полководцем. Это было самым счастливым временем его жизни. Теперь же у него нет других мыслей, других забот, кроме желания оградить себя от заговоров, которых он страшно боится. Сейчас в Риме только и разговоров о том, что на прошлой неделе император велел схватить по самому ничтожному поводу сенатора Тита и казнил его.

– Несчастный император! Он сам не понимает, что он делает! – воскликнула молодая женщина. Она заломила в отчаянии руки, и на лице ее отразилась глубокая скорбь.

– Ты права, – заметил незнакомец, и лицо его приняло еще более жесткое выражение. – Тиверий отлично знает, что все кругом ненавидят его, и эта мысль и страх измены доводят его почти до безумия.