– Раниеро должен был сам подумать о том, что могут возникнуть сомнения, – продолжал Отто, – нам необходимы свидетели.
Тогда вышла из толпы Франческа и сказала Раниеро:
– К чему доказательства? Все женщины Флоренции без колебаний поверят тому, что огонь этот – священный!
Раниеро улыбнулся ей, счастливый ее участием, но в то же мгновение лицо его снова омрачилось – он вспомнил о пламени, которому грозила беда.
Большое смущение поднялось в храме. Народ волновался. Многие говорили, что Раниеро не имеет права зажигать привезенным огнем светильник перед ликом Святой Девы, пока не докажет, что огонь этот действительно привезен им из Иерусалима.
Голоса против Раниеро принадлежали, главным образом, его прежним, многочисленным врагам.
Тогда поднялся отец Франчески, старый Джакопо, и сказал:
– Я думаю, вы все знаете, что между мною и моим зятем никогда не было дружеских, родственных отношений; наоборот, мы были с ним даже врагами. Однако я должен сказать, что слово свое он всегда держал честно, ему можно, безусловно, верить, и мы должны радоваться, что он совершил такой неслыханный, великий подвиг, и с радостью принять в нашу среду.
Но Отто и многие другие ни за что не хотели сдаваться и твердо стояли на своем. Они составили тесную толпу, и было ясно, что эти люди будут до последней возможности защищать свою мысль.
Раниеро видел, что неминуемо произойдет столкновение между обеими сторонами и, кто бы ни победил, во время схватки немыслимо будет оградить пламя свечи, – его загасят. Во время пререканий Раниеро поднял свечу, как только мог высоко над головой.
Силы Раниеро слабели. Со смертельной тоской смотрел он на пламя свечи, столь дорогое ему, и чувствовал всем существом, что минуты огня сочтены, а вместе со священным пламенем умрет и он. К чему теперь ему жизнь, когда весь труд, вся цель его жизни угаснет. Слова Отто были смертельным ударом для Раниеро. Раз сомнение закралось хоть в одну душу, оно будет расти и распространяться. Раниеро казалось, что слова Отто навсегда уже загасили священный огонь, которому Раниеро служил столько времени.
Маленькая птичка влетела чрез широко раскрытые двери храма и прямо направилась к свече Раниеро. Он не успел отстранить ее, птичка задела крылом и погасила священное пламя.
Бессильно опустилась рука Раниеро, слезы выступили у него на глазах. Но в ту же минуту он подумал, что такой конец даже лучше: пусть лучше невинная птичка погасит священное пламя, чем несправедливая злоба людская.
Птичка стала кружиться и носиться по храму, как бывает всегда, если пернатая гостья попадет в закрытое помещение.
Вдруг громкий крик огласил своды храма:
– Птичка горит! Огонь свечи зажег ее крылья! – слышалось со всех сторон.
Птичка металась во все стороны, как живой факел, потом стала кружиться над алтарем и вдруг упала, мертвая, перед изображением Святой Девы…
И люди увидели вдруг, что, падая, пламя коснулось светильника перед ликом Богоматери и светильник вспыхнул ярким огнем.
Епископ поднял свой посох и, указывая на Раниеро, громко сказал:
– Господь совершил чудо, чтобы доказать нам правоту доблестного рыцаря и рассеять сомнения.
Благоговейный шепот пронесся по храму.
– Господь благословил его дело… Господь отметил правоту его, – повторяли люди, глядя на Раниеро.
Остается сказать, что с этого времени Раниеро поселился во Флоренции и снова зажил со своей женой Франческой. Оба они долгие годы наслаждались мирным, тихим счастьем. Раниеро пользовался всеобщим уважением; народ сохранил за ним прозвище Паццо, что значит «безумный», в воспоминание о том, как совершал Раниеро свой долгий, тяжелый путь из Иерусалима.
Раниеро гордился своим прозвищем и передал его своему потомству. Род Паццо долгое время считался во Флоренции одним из самых славных и достойных.
До последних дней жизни Раниеро любил вспоминать о том, как кроткий свет от Гроба Господня преобразил его душу и дал ей счастье, тишину и покой.
Немало чудес сотворил Свет Господень, нет возможности всех их перечислить. Он и доныне творит чудеса в душе каждого верующего христианина.