Ларе-и-т`аэ

— У магии, как и у всякой силы, есть свой предел, — безжалостно добавил Алани. — И ее не хватит на несметную толпу точно так же, как и вашего величества не хватит на всех этих леопардов. Да, многие сгорят в этом огне... очень многие — а потом они насытят его собой, и он угаснет. Тысячи погибнут — но тысячи тысяч пройдут... по их пеплу пройдут, с оружием в руках... и вот от них уже точно пощады ждать нечего.

— Это если они не перепугаются насмерть. — Иргитер все же не был готов смириться с поражением — и от кого! От зеленого мальчишки, сопляка, челядинца!

— Если у людей за спиной голод, а впереди огонь, они шагнут в огонь, — отрезал Алани.

Госпожа ректор смотрела на дерзкого студента так пристально и неотрывно, будто он без подготовки сдавал в присутствии самых строгих профессоров Арамейля невероятно важный экзамен. Сдавал... или... или уже сдал?

— К тому же надо абсолютно не понимать основного закона любой магии, чтобы предложить к обсуждению подобную... идею. — Все же Алани удалось обуздать свою юношескую запальчивость, и он сумел заменить в последний момент роковое слово «мерзость» другим, нейтральным.

— Какой еще закон? — едва не взвыл Иргитер.

— Навряд ли он представляет интерес для вашего величества, — улыбнулся Алани, овладев собой вполне. — Вы ведь не маг, и даже пытаться не станете. У вашего величества есть куда более насущные заботы, истинно королевские.

А вот это — чистейшей воды дерзость, между прочим! Вежливое хамство под маской комплимента. Иргитер все-таки редкостный болван — надо же принять эти слова за чистую монету. Ишь как плечи-то расправил! Лерметт подавил ухмылку. Непременно следует после совета устроить Алани выволочку: нельзя все-таки настолько откровенно нахальничать. Иргитер не понял — а кто другой может оказаться и сообразительнее. Хотя догадаться, с чего вдруг Алани так вызверился, проще простого, и винить его за небывалую дерзость нельзя. Лерметт и сам с трудом удерживается.

— Хорошо, студент, — произнесла бабушка Илмеррана, соединив кончики пальцев обеих рук. — Благодарю. Довольно.

Алани побледнел, но не от ужаса — от счастья. При всем своем невыносимом занудстве гномы — народ чудовищно темпераментный. Но даже самый бешеный темперамент не может заставить ректора Арамейльского университета самозабвенно аплодировать — разве что сомкнуть кончики пальцев. О высшей похвале студент и мечтать не смеет.

Впрочем, разве эти беззвучные аплодисменты им не заслужены? Найти аргументы, способные пробить бычий череп Иргитера — само по себе достижение, а уж вспомнить в пылу спора основной закон магии — настолько основной, что о нем обычно и не вспоминают — похвально тем более. Лерметт, хотя и не собирался сменить ремесло короля на более спокойное ремесло мага, закон этот знал. Живое существо, а уж тем более человека, с помощью магии можно захватить, превратить, поработить — только не убить. Если только ты не самоубийца. Отнимая чужую жизнь при посредстве магии, неизбежно платишься собственной. Пусть и не целиком, пусть только какой-то ее частицей — но эта частица невозвратима. Никакое волшебство не вернет магу-убийце утраченную часть силы и непрожитые годы. Даже самого сильномогучего мага хватит едва ли на десяток магических убийств, да и то сомнительно. Вот поэтому любой черный маг предпочитает яд, кинжал и прочие, куда более тривиальные способы избавляться от неугодных. Конечно, жертву можно предварительно околдовать, обездвижить — не только можно, но и желательно — а вот убивать ее придется все-таки вручную. Вот почему предложение Иргитера не только гнусная пакость, но еще и редкостная бессмыслица. Едва только огненная стена поглотит первую жертву, она станет магическим орудием убийства, а ее создатели — убийцами. Маги, воздвигшие ее, умрут прежде, чем счет их жертв превысит семерых погибших на одного мага. А вот тогда от всех остальных, как верно заметил Алани, пощады не получит никто.

— Полагаю, — изрек Лерметт, взглядом веля Алани умолкнуть и склониться над своим пергаментом, словно бы ничего и не было сказано, — теперь мы можем приступить к дальнейшему обсуждению.

— Тем более что стена, — сдержанно произнес Сейгден, — даже и огненная, не удержит пустыню.

— Лик мира меняется, — тихо произнес Лерметт, — хотим мы того или нет, и запретить это не в нашей власти. Но вот улыбнется он нам или скорчит жуткую рожу — зависит от нас.

Глава 5 Молочный час

Эннеари уже привык к тому, что утро в Найлиссе начинается с Алани. Но сегодняшнее утро началось с Лерметта. Когда Арьен еще затемно (как и всегда) вышел в Гостиную Гобеленов, Лерметт уже был там — аккуратно, волосок к волоску причесанный, тщательно одетый, еще источающий запах свежей воды после утреннего умывания. Лицо его в свете одинокой свечи показалось эльфу непривычно утомленным — слишком уж резкие тени залегли в складках губ и возле крыльев носа.

— Рано ты сегодня поднялся, — не скрывая удивления, заметил Эннеари.

— А я и не ложился, — возразил Лерметт.

Нет, не показалось — и свеча тут совершенно не при чем!