Ларе-и-т`аэ

Зачем я так старательно морочил себе голову — и лишь теперь, когда сил не осталось уже ни на что, на ложь самому себе их тоже не хватает? Шайри, ну почему я так долго лгал себе, так старался не видеть очевидного... почему я раньше не называл тебя так — Шайри...

С той минуты, когда по заснеженному лесу перекаты эха донесли крик Лоайре, и Лерметт понял, что исторгнут он чудовищной бедой, короля охватила ярость — та странная боевая ярость, которая так сродни бесчувствию, что люди несведущие, глядя со стороны, могут иной раз и перепутать. Только памятью разума — не чувств! — он помнил, как взлетел в седло, как подхватил Илери рядом с собой на Белогривого... а недолгую бешеную скачку, высекающую из лесной дороги комья снега, даже и разумом не помнил.

А вот тот мучительный ужас, который черной волной захлестнул его по самое горло, когда он увидел Арьена на руках у эттармского оборотня, Лерметт как раз запомнил на всю оставшуюся жизнь, накрепко запомнил — но только не разумом. То, во что рассудок просто отказывается верить, зыбкие видения, невозможные картины — лицо Илмеррана с прикушенной губой... Илери на коленях рядом с Эттрейгом, ее руки... и его собственные руки, на которые эттармский волк бережно перекладывает свою ношу... и еще чьи-то руки, забирающие меч у Шеррин... все кружилось, клубилось, летело в какой-то омут... серое, как заношенный холст, лицо Лоайре... губы Алани беззвучно шевелятся... широкий нож, покидающий тело Арьена... и кровь из раны в спине... темная, почти черная кровь, заново вспенившая снег... ее так много...

— Это мертвая кровь, — глухо произнесла Илери. — Уже мертвая. Час... может, дольше. Нет смысла вливать ее обратно в жилы. Нужно освободить легкое... слишком ее много затекло под ребра... а вот теперь довольно.

Рана под ее пальцами закрылась так легко и обыденно, словно Илери стерла черточку, проведенную пальцем на песке.

— Лицо ему прикрой, — бесцветным от напряжения голосом промолвила Илери.

— Он... умирает? — только и сумел ахнуть Алани. Лерметт и того не сумел.

— Нет. — Сейгден одним быстрым движением отодрал вуаль, свисающую с головного убора замершей Шеррин, и набросил легкий шелк на правую половину лица Эннеари. — Просто если я что-то понимаю в эльфах, нам сейчас предстоит жуткое зрелище.

— Ну уж не страшнее, чем это, — встрял давешний разговорчивый всадник.

Сейгден обратил на него язвительный взгляд.

— Страшнее, сударь мой, и намного. Или тебе так хочется посмотреть, как отрастает вырванный глаз?

Изумленный выдох Шеррин прозвенел таким неслыханным счастьем, что снег так и просиял ей в ответ.

— Шайри... — тихо, но очень внятно выговорил Эннеари. Из-под теплого нарретталя показались кончики пальцев, следом узкая кисть, запястье — белое, как кость, с багровым рубцом... значит, руки Арьену тоже связали, но он успел их высвободить... а больше ничего не успел... зато помощь все-таки подоспела вовремя...

Шеррин дрожащими пальцами прикоснулась к руке Арьена.

— Шайри... — прежним слабым, но отчетливым голосом произнес Эннеари. — Сними свой жуткий подойник... пожалуйста...

Никто не ожидал, что первые слова ожившего Эннеари будут именно такими. С миром определенно творилось нечто странное... но разве после судорог кровавого безумия мир может вести себя иначе, как странно? Никто не может. Подойник — значит, подойник... ничего особенного... и если его просят снять, именно так и следует поступить.

Свободной рукой Шеррин сдернула с головы свой стоячий чепец — и водопад иссиня-черных волос выплеснулся на плечи, заструился по спине...

— Никогда больше... не покрывай волосы, — вымолвил Эннеари. — Пускай мне все медведи завидуют.

— К... какие мед... веди? — тревожно и растерянно осведомилась Шеррин.

— Лесные, — торжествующим шепотом сообщил Эннеари и слабо усмехнулся уголком рта. — Пусть им будет завидно, ладно?

Лоайре прикрыл рот обеими ладонями. Шеррин опрометчивой глупости всадника не расслышала — не до того ей было — а вот Арьен, оказывается, слышал все... и худшего возмездия, чем это мгновение стыда, для безмозглого болтуна придумать невозможно. Вперед наука. Авось научится думать прежде, чем говорить.

Эттрейг между тем не собирался терять времени даром. Грудь его ходила ходуном, словно после поединка — еще бы, ему и минуты отдыха после оборота не выдалось! — но рассиживаться на снегу, когда другие заняты делом... нет, это вы кому-нибудь другому предложите. Пока Илери вливала силу и жизнь в тело брата, эттармец нашел себе занятие попроще — но оттого не менее нужное.

Эттрейг взялся за петлю, все еще стягивающую ноги Эннеари. Узел не поддавался. После нескольких минут возни Эттерейг взялся за нож — но и от клинка оказалось мало толку. Разрезанная веревка сплеталась вновь, едва из-под лезвия. Клочья ее липли к телу Арьена, словно его собственная кожа.

— Погоди! — Да, Алани тоже до самых печенок пробрало — разве вздумал бы иначе вышколенный паж обратиться к его иноземному высочеству Эттрейгу на «ты»!