Ларе-и-т`аэ

Часовой истово закивал. Да, он будет отвечать. Да, он скажет все, что нужно знать их до зубов вооруженным высокородиям. Нет, он не будет орать. Да, в доме наемники. Много. Четыре десятка... что значит — как они все там помещаются? Они ведь не там помещаются... нет, он не шутки шутит над его одноглазой светлостью, он все как есть, без утайки — не помещаются они там, потому как в доме только пятеро, главных самых, а остальные в хлеву. Да, в хлеву, на сеновале, там от скотины тепло. Да, все при оружии — само собой. Да, лесник в доме. Да, живой — а что ему сделается? Да, семья его тоже... ой-ой-ой!.. тоже в доме.

— Ясно, — сообразил Орвье. — Они взяли семью лесника в заложники.

Да, подтвердил белый от страха часовой, именно в заложники. А что делать, коли этот придурок золото брать не захотел? Ничего, зато сталь к горлу взял и не пикнул. От жены, от детей — да куда он, сердечный, денется? Нет, убивать его никто и не собирался — пусть за покупками ходит, людям показывается... нельзя ему пропадать безвестно — неровен час, люди и заподозрить могут... пусть будет на виду — а кому он что скажет, если его слово жене и детям ножом под ребра войдет? Никому он ничего не скажет.

Орвье задумчиво кивнул, не замечая, что повторяет движение Одноглазого Патри в точности. Того, что Аннехара прикусил губу, стараясь скрыть неуместную улыбку, он не заметил тем более. А хоть бы и заметил, нипочем бы не догадался, какая мысль вызвала улыбку на устах великого аргина.

Повод между тем для улыбки у Аннехары был — и еще какой! Одноглазый Патря сурово кивнул, и серьга с громадной желтоватой жемчужиной колыхнулась от этого движения... и точно так же колыхнулась серьга с великолепным гранатом в ухе аффральского принца... ох, жеребенок — знал бы ты, как вы сейчас похожи, то-то бы гордился!

— Когда тебя должны сменить? — спросил Герцог, старательно поигрывая ножом. Он был еще слишком молод, чтобы поднатореть в искусстве пугать одним своим видом.

— Да вот прямо сейчас и должны, — с готовностью откликнулся часовой.

— Так ведь следы затереть надо! — ужаснулся Орвье.

— Нет, — флегматично возразил Левый Крен. — Не надо.

Орвье растерянно обернулся к великому аргину.

— Не надо, — подтвердил Аннехара.

Может, и правду сказал часовой — во всяком случае, так, как он ее понимал — но понимал он ее совершенно неправильно. Ну, кто будет торопиться на смену зеленому новичку? Мало ли кому что обещано. Подождет, сопляк — ничего с ним не станется.

Орвье казалось, что прошла целая вечность, а то и две, до той поры, когда ворота наконец приотворились, и наружу показался, позевывая, второй часовой. Этот был постарше и поопытнее. Едва он заметил отсутствие сотоварища на истоптанном снегу, вся зевота слетела с него мигом. Он проследил взглядом цепочку следов, ведущих к лесу, развернулся и ринулся обратно в ворота.

— Не дурак, — прокомментировал Кривой Румпель.

— Тем лучше для нас, — усмехнулся Эвелль. — Ну, сейчас пойдет потеха.

— Живьем брать или как? — осведомился Герцог.

— Только «или как», — отрезал Эвелль. — И чтобы погромче. Уцелеет кто — его счастье. Никто эту погань сюда не тянул.

Одноглазый Патря подал Орвье сброшенные им перевязь, меч и нож — церемонно, словно свиток с дипломатическим посланием. Орвье принял оружие и благодарно кивнул, даже не задумываясь, что делает: мысли его были заняты не собой, а Эвеллем... и тем, что подражать венценосному бойцу свыше меры глупо — хотя так и тянет. Привычные движения человеку стороннему кажутся простыми — а попробуй сделать сам, мигом без руки останешься, а то и без головы. Каким простым кажется это небрежное движение, которым Эвелль ослабляет застежки плаща и перекидывает его под правую руку, чтобы при надобности сорвать с себя плащ и швырнуть противнику в лицо... под правую?.. ах да, он ведь левша! Что значит опытный боец — сам-то ты, Орвье, умри, а так не сделаешь. И уж тем более не возьмешь с такой естественной грацией в левую руку — а хоть бы и в правую — нет, не меч даже, а...

— Что это? — растерянно шепнул Орвье, глядя на слабый проблеск полумесяца секиры — полумесяц большой, а древко до странности короткое, вроде даже как обрубленное.

— Это? — не сразу сообразил Вигнел Левый Крен. — Отрубок.

— Зачем? — выдавил из себя Орвье.

— А затем, — ухмыльнулся Одноглазый Патря, — что меч в лесу дурак, да и сабля — дура. Понавтыкали деревьев повсюду. Для длинного размаха места нет. Попробуй, замахнись — как раз в первую же елку уткнешься. Меч свой завязишь — и стой, как тютя. Сюда бы топор абордажный — самое милое дело. Эх, видел бы ты, как адмирал абордажным топором орудует!

Орвье не ответил: к горлу его подкатил какой-то вязкий комок.

— Да разве здесь толковый абордажный топор достанешь! — Кривой Румпель длинно сплюнул на снег, старательно сочетая пиратскую лихость с высокомерием сановной особы. — Да и малую секиру поискать еще... вот и пришлось отрубок делать.

Аннехара легонько тронул Эвелля за плечо.

— Идут, — односложно произнес аргин.

Эвелль кивнул.