Ларе-и-т`аэ

За воротами загремело, после чего они неуверенно приотворились. Наружу протиснулись две фигурки — маленькие, Аннехаре едва по грудь. Мальчики? Девочки? Да разве поймешь... У Орвье сердце защемило, когда они бросились бежать сломя голову, не разбирая дороги, спотыкаясь и падая и снова вскакивая... Орвье не мог бы сказать, что за сила выметнула его, надежно укрытого за деревьями, на голое освещенное пространство, почему он бежит навстречу и падает на колени прямо в снег, чтобы две заплаканные мордашки могли уткнуться в его плечи, он не видел, как вздрогнул у него за спиной Эвелль и как усмехнулся стоящий возле ворот Аннехара... он и вообще ничего не видел до той минуты, когда к нему подошла женщина с исхудалым лицом, так и не утратившим еще закаменелости страха, а потом и сам лесник — обросший неровной темной бородой здоровяк с сумрачными виноватыми глазами.

— Все хорошо, — выдохнул Орвье, подымаясь с колен. — Все уже хорошо.

А у ворот уже росла на снегу, блестя металлом, куча оружия, и стояли в сторонке под надежной охраной связанные наемники.

— Ну и мишень из тебя, парень! — восхитился Патря, когда Орвье, пошатываясь, вернулся под деревья. — По тебе и слепой дырявым решетом не промахнется.

Орвье опустил глаза. Вечно он все делает не так. Но разве он мог иначе?

— К воротам впятером, да при оружии — одно дело, — заключил Патря, — а вот так... я бы ни в жизнь не отважился. Нипочем.

И как это понимать прикажете? Обругал Одноглазый Патря аффральского принца или, наоборот, похвалил на свой замысловатый лад? И ведь не спросишь... да нет, какое там — похвалил! Пора бы Орвье и понять наконец, что из него воин, как из драных шелковых подштанников — парус. Обуза, обуза...

Заскрипел снег, уминаясь под решительными шагами. Орвье поднял взгляд.

— Ну что, жеребенок — нагляделся на сражение? — прищурясь, спросил его Аннехара.

— На всю оставшуюся жизнь, — коротко ответил Орвье.

— То ли еще будет, — посулил великий аргин. — Ты вот в степь приезжай, и не такого насмотришься. И как мы с седла из лука стреляем, и как аркан бросаем... и как мысли читаем.

— Не может такого быть! — не поверил Орвье.

— Не может? — Аннехара прищурился еще сильней, отчего его глаза почти скрылись из виду. — Хочешь, твои прочту — прямо сейчас?

Ошеломленный Орвье ничего не сказал, не кивнул даже — но степняк, истолковав его молчание как согласие, заговорил, не дожидаясь просьбы.

— Ты думаешь о том, что ты обуза, — с беспощадным спокойствием произнес Аннехара.

У Орвье сердце захолодело и бухнулось куда-то в желудок.

— А еще ты думаешь о том, что отрубком махать, как Эвелль, не умеешь, — ехидно продолжил Аннехара. — Да и мечом не так, чтобы очень. И аркан бросать, как я, не умеешь. И драться, как пират, не умеешь. И мыслить, как Лерметт. А уж план битвы составить...

Верно, все верно! Откуда... откуда он узнал — неужели и вправду взял да и вычитал прямо из головы? Но тогда бы Аннехаре заранее узнать про наемников труда не составило... нет, быть того не может... но тогда — как?

— Одним словом, толку от тебя никакого, — язвительно заключил Аннехара. — И все это правда, Дарео — за одним только вычетом: все это сущая ерунда.

— Что... что такое — Дарео? — еле двигая непослушными губами, спросил Орвье.

— А это предание наше такое, степное, — уклончиво ответил Аннехара.

— Что за предание? — прежним безжизненным тоном спросил Орвье. Он был раздавлен, смят, уничтожен. Хвала всем богам, что есть о чем спросить — ведь все лучше, чем стоять молча и слушать, как великий аргин вытаскивает у тебя из головы те самые отравные мысли, в которых и себе-то самому признаваться неохота.

— А предание такое, — неспешно молвил Аннехара. — Будто живет в безводной пустыне на краю света невиданный-неслыханный зверь по имени Дарео, приносящий удачу. Никто там не живет, потому что нет там ни еды, ни питья, а он живет. Он самый сильный. Непобедимый.

— Дракон? — мимо воли заинтересовался Орвье.

— Какой дракон! — возмутился Аннехара. — Разве дракон неслыханный? К тому же дракон злой, а Дарео добрый. Дракона убить можно, а зверь Дарео непобедим. И потом, драконы едят много. Дракон бы высох мигом от такой жизни. Одна бы чешуя и осталась. А зверь Дарео — нет.

— А что же он тогда ест, если ничего нету? — еще больше заинтересовался Орвье.

— Зверь Дарео ест самого себя, — сообщил Аннехара, глядя на Орвье в упор. — Только самого себя. И от этой еды становится сильным-сильным.

Орвье ахнул еле слышно и покраснел — мучительно, отчаянно, как никогда в жизни. Глаза Аннехары откровенно смеялись.

— Я принес тебе подарок, зверь Дарео, — сказал он. — На память.

В руках его блестели бронзой накладок пояс и ножны с ножом.

— Обычай такой, — очень серьезно произнес аргин. — Пояс и нож первого врага, которого ты победил.

Орвье бессильно глядел на пояс и нож, не зная, что сказать.

— Я ведь только связал того часового, — негромко молвил Аннехара. — А снял его ты. Именно ты — и не смотри на меня так. Без оружия снял, мне только принять парня у тебя осталось.