Ларе-и-т`аэ

О том, что сам он безоружен совершенно, Орвье не то чтобы забыл — он об этом просто не думал. Не так он еще опытен, чтобы в отчаянном положении думать о нескольких вещах зараз, не путаясь в собственных мыслях и поступках — а значит, думать надо только о том, что он делает сейчас. О том, как правдоподобнее всхлипывать и размазывать по физиономии несуществующие слезы и сопли, как и положено изнеженному богатенькому идиотику, проплутавшему по лесу до темноты. Тем более что он и есть такой, притворяться особо не приходится.

— Люди! — вполголоса радостно рыдал Орвье. — Лю-у-уди... живые, а.. а-а!

Он шел, пошатываясь, словно измотанный долгими одинокими скитаниями по лесу, потом побежал — нелепо, вскидывая колени и оступаясь на каждом шагу.

Часовой приметно расслабился, хотя старательно подвывающий Орвье бежал прямо на него, растопырив руки и подавшись вперед. Самое что ни на есть естественное желание — броситься на шею своему спасителю. То, что никого он не спасал, часовой и не помнит... и не может помнить... не может такой юнец сохранить ясность разума, когда его начинают не по заслугам величать — слишком уж он высокого о себе понятия и слишком задерган насмешками взрослых и опытных, чтобы отказаться от незаслуженного... и он не оттолкнет заплутавшего в лесной глуши, когда тот на радостях кинется ему на шею.

Кидаться кому бы то ни было на шею Орвье до сих пор не доводилось — принцам и вообще нечасто выпадает случай виснуть на чужой шее — но Орвье справился. Он так крепко облапил часового, что тот и глазом моргнуть не успел, облапил и закружил, словно в порыве восторга.

— Эй, — растерянно выдавил часовой, — ты это... того...

А больше он ничего сказать и не успел. Аннехара не сплоховал — как только Орвье развернул часового спиной к лесу, аркан взмыл в воздух, и часовой захрипел, пытаясь поднести руки к шее, и повалился бы на снег, когда бы Орвье его не удержал. Аргин оказался рядом со скоростью почти невероятной. Все было закончено в мгновение ока. Орвье еле руки разжать сумел, а часовой был уже связан аккуратно и по всем правилам.

— Быстро как! — ошеломленно прошептал Орвье.

Аннехара пожал плечами.

— Так ведь не конь, не корова бодливая. Просто дурак. Давай перчатку.

Орвье без раздумья протянул ему перчатку. Он еще не успел толком понять и ощутить, что происходит, хотя сам принимал в этом живейшее участие — слишком уж быстро оно происходило.

Аннехара невозмутимо упихал перчатку в рот полубессознательного часового.

— Теперь хорошо, — шепнул аргин. — Бери его и идем.

Внезапно со стороны леса послышался тихий свист. Орвье так и замер. Неужели...

Из-под деревьев выступила хорошо знакомая фигура, махнула приглашающе рукой. Что-то неясно шевельнулось под распахнувшимся плащом.

— Эвелль! — ахнул Орвье. — Вот честное слово, Эвелль!

— Бери парня и идем, — повторил Аннехара.

Орвье повиновался.

Под деревьями их дожидался не только Эвелль. Орьве в веселом и благоговейном ужасе переводил взгляд с одного лица на другое — какие там графы-бароны! Пираты, они и есть пираты. Их новоиспеченные светлости явно решили тряхнуть стариной... страх, да и только.

— Отлично проделано! — звенящим полушепотом признал Одноглазый Патря.

Орвье смущенно зарделся. Меньше всего он надеялся хоть раз в своей жизни снискать похвалу от этих свирепых бойцов. Патря попросту льстит ему — и даже наверняка... ладно, не льстит — подбадривает... но уж коль скоро лично его юльмского величества отставной пират взял на себя труд подбадривать недотепу-принца — значит, не такой уж этот принц и недотепа! Орвье скромно потупил глаза, изо всех сил стараясь не лопнуть от гордости — слишком уж новым было для него это чувство.

Патря мельком взглянул на него и рассмеялся — тоже шепотом.

— Ладно, будет, — ухмыльнулся Легарет Кривой Румпель, — дело делать надо.

Пираты сгрудились возле пленника.

— Откуда вы взялись? — полушепотом спросил Орвье у Эвелля. — Как узнали про это место?

— Герцог разузнал, — нетерпеливо махнул рукой Эвелль. — Случайно. Сам-то ты откуда здесь взялся?

Негромкий звук шлепка заставил Орвье вновь повернуться к пленному часовому. Кривой Румпель резко шлепнул парня по одной щеке, Патря — по другой. Пленник со стоном открыл мутноватые глаза, проморгался и истошно замычал, даже не пытаясь вытолкнуть изо рта перчатку, только судорожно двигая челюстями.

Еще бы! Очухаться лишь для того, чтобы узреть над собой две абсолютно зверские хари, которые пытливо всматриваются в тебя с таким злокачественным интересом, что просто душа наизнанку — да тут не то что перчатку выплюнуть, тут и собственное имя с перепугу позабудешь. А за этими двумя харями еще точно такие же маячат... нет, не такие же — страшнее!

Пленник приобмяк. Патря наклонился и вновь потрепал его по щеке — несильно, почти ласково.

— Ну что, парень, — дружелюбно осведомился он, рывком выдергивая изо рта часового злополучную перчатку, порядком уже изжеванную, — будешь отвечать или тебя сперва спрашивать надо?