Ларе-и-т`аэ

Едва только с подарками было покончено, грянула плясовая — и какая плясовая! Недаром Эттрейг предупреждал гостей, чтобы не надевали ради торжества нарретталей — ни длинных, ни коротких — ограничившись парадными майлетами. Еще бы — да разве в нарреттале подобное спляшешь? Короткие распашные плащи, застегнутые через плечо, вразлет, каблуки впристук — и пошла пляска, пошла, понеслась, завертелась снежными вихрями, рассыпалась метелью, знай только гляди, как широкие рукава флагами плещутся! И музыка... нигде, ни в одном из восьми королевств не слыхано ничего подобного. Маленькие волынки состязались с упрямыми флейтами, крохотные, в ладонь величиной, тамбуринчики гремели веселей, чем мечи в рукопашной, смычки так и летали по струнам, а пальцы лютнистов рассыпали «горсти черемухи» быстрей, чем Лерметту могло прислышаться в самых смелых мечтах. Видимое отсутствие музыкантов, поначалу удивившее Лерметта, объяснялось просто. В Эттарме на днях рождения не бывает не только покупных подарков, но и покупной музыки. Радость не покупают, ее создают — и грех доверять создание радости наемным рукам! Любой сколько-нибудь воспитанный уроженец Эттарма свободно играет хотя бы на одном музыкальном инструменте — именно что играет, а не брякает! — а то и на двух-трех. Этого требуют правила приличия: не уметь самому творить радость непристойно, а перед пляскою все равны. То и дело один из музыкантов — иной раз и прямо посреди мелодии — откладывал свой инструмент и хлопал в ладони, и тотчас же кто-нибудь из танцующих сменял его, а недавний музыкант занимал опустевшее место в танце. От гостей, понятное дело, участия в музыке никто не требовал — но эльфов разве удержишь, если такой случай представился! Да Лерметт и сам несколько раз сменил за лютней особо отчаянных танцоров, моля в душе всех Богов, только бы ему не сбиться с мелодии — и это ему удалось. Эттрейг тоже время от времени покидал пляску — и тогда в общий хор вплетался уверенный голос лунной флейты.

Первые два танца, предписанные обычаем, хозяева праздника плясали почти что и одни — несколько сумасбродных эльфов, рискнувших к ним присоединиться, не в счет. Даже пираты, и те не отважились — а уж они-то в лихой пляске толк знали! Но ни «ветерок», ни «волчий ход» гостям были не под силу. Чтобы сплясать «ветерок», не запутавшись на восьмом, самое позднее, такте в собственных ногах, нужно как следует обучиться этому танцу — а чтобы сплясать его красиво, нужно учиться ему с малолетства... ну, или по крайности, родиться в Эттарме. А «волчий ход» — это... это и вообще не для людей танец! Глядя на скользящих размашистой поземкой танцоров, Лерметт поймал себя на том, что гадает — для скольких из них это не просто пляска, а и... впрочем, с эттармцем никогда ведь не угадаешь наверняка, действительно ли он только человек — а главное, даже если угадаешь, оно тебе все едино ни к чему.

Однако следующий танец — «двойные кольца» — был уже всеобщим. Справиться с его фигурами было не так и сложно — а если вдруг сбился, довольно поглядеть на остальных. Мужчины, положив друг другу руки на плечи, вились встречным хороводом вокруг совсем уже тесного кольца женщин до тех пор, пока в музыке не наступала перемена — по этому знаку каждый подавал руку оказавшейся напротив даме, и начинался парный танец с многочисленными поклонами, кружениями и разворотами. Когда мелодия менялась вновь, уже дамы обводили кольцом внутренний круг кавалеров и выбирали их, когда наставала пора.

— Послушай, — спросил Арьен, оказавшийся в хороводе после очередной перемены между Лерметтом и Эттрейгом, — у вас там в Эттарме эльфов вообще любят?

— Н-не знаю, — протянул Эттрейг, состроив наилучшую волчью улыбку — оттянув верхнюю губу самым зверским образом кверху и обнажив клыки. — Покуда не пробовали.

Эннеари в ответ расхохотался, откинув голову. Эттрейг и Лерметт присоединились к нему почти одновременно.

— А тебе зачем? — отсмеявшись осведомился Эттрейг.

— Да побывать у вас охота, — признался Арьен. — Я такой музыки в жизни не слышал! И инструменты... Хотя бы вот эта, пятиструнная, со смычком — ох, мне бы такие делать научиться!

Эттрейг тряхнул головой и выбил каблуками замысловатую дробь.

— Странно, — с недоумением произнес Арьен, — голову в заклад ставить готов, что на гребенках наяривают, а нигде не видать.

— Проставишься, — хладнокровно возразил Эттрейг. — Это тамейрин.