Леша поднялся и, скрестив руки на груди, принялся расхаживать взад — вперед. В редкие моменты он украдкой смотрел на Настю и отводил взгляд, когда она осмеливалась на мало-мальское движение. Настя практически не шевелилась. Левая рука, обхватывающая подушку, затекла и замлела. Настя сжала и разжала онемевшие пальцы, сжала и разжала вновь, неудачно вывернула кисть и хрустнула суставом. Леша резко развернулся. Словно отсчитывал секунды до сигнала.
— Цугцванг, — полушепотом сказала Настя. Леша присел на подлокотник офисного стула и ответил с чрезмерной безмятежностью:
— Цугцванг? Это что-то из области поездов?
Настя усмехнулась несмело:
— Это такое положение в шахматах, при котором любой ход навредит игроку. И все его действия будут способствовать ухудшению позиции.
Леша тоже выпустил робкий смешок:
— Мда, переводчик из меня не ахти. Психолог я тоже плохой. А друг вообще дерьмовый.
Настя отложила подушку и подалась к Леше, но парень увернулся и продолжил монолог из противоположного угла комнаты:
— Не надо меня жалеть, я заслужил порку. Мы. Мы — основа и залог успеха. До меня только сейчас дошло, что вдалбливал Максим Валерьевич в наши тупые котелки! Если ты паршивец, вряд ли навязанная дисциплина выдрессирует в тебе милашку. Дисциплина Лидки, Вонючей Жабы и Наташки помогает притворяться и быть таким, как Келлер, а я не хочу стать кривлякой. Я хочу быть собой, но не понимаю, что делаю не так. Ты думаешь: какая муха его укусила? Но я скажу так: эта муха присосалась ко мне своими маленькими вонючими лапками. Навозная муха, и все, что я ни делаю попахивает говнецом. Я был уверен, везде мерзавцы и склочники, а сейчас понимаю: это не они придурки, это я их сделал придурками, потому что как по-другому общаться с тем, кто не понимает нормальной речи? Как? Очевидно, опускаться до плинтуса. Держу пари, ты меня сто раз возненавидела, пока мы шухерились от полиции.
— Девяносто девять, — неловко ободрила Настя, но Леша поскупился даже на пародию улыбки.
— Я ошибался. Как же я ошибался, Настя! Ненормальный какой-то. Неправильный. Аномальный. Не хочу вписываться в твою жизнь и крушить ее.
— Неправильный? Да ты самый правильный в мире! Когда-то Олеся сказала очень хорошую фразу…Не помню дословно. Человек может перемерить тысячи обличий и выставить себя кем угодно, но всё равно рано или поздно проявит себя. Потому что говорят не слова, а поступки. Ты честен с людьми. Люди настолько заврались, что даже перед зеркалом боятся откровенничать. Отказываются от недостатков, думая, раз отказались — значит справились, а ты не кривишь душой и это… — запальчиво начав, Настя замнулась. — И это…Это правильно.
— Когда-нибудь и мы рассоримся из-за того, что я выкину коленца.
— Так давай предъявим друг другу претензии и исправимся вместе. По-моему, ты зациклился на отмазках. А, Леш?
— Это не так, — потухше сказал Леша. — Давай будем честными до конца. Симпатичная, умная, талантливая девушка с кучей перспектив и… я? Стыдно хвастать в театральном кружке, стыдно представлять родственникам, стыдно щеголять перед подружками в институте. Ну, вот, очередная отговорка.
— А со мной не стыдно? — вылетело изо рта, прежде, чем Настя успела одуматься.
— Ты из-за Жанны? Брось…
— В школе я была даже не белой, а малиновой вороной. Девочка — отличница из богатой семьи, в дневнике табунами записи о примерном поведении и заслугах, галочки-плюсики-улыбочки. Боже, как хотелось напихать «гусей» в столбик. Может тогда они бы отклеились и пригласили в свою компанию. Потом отец перевел в эту…на Юго-Западе. И наоборот. Тупица на фоне олимпиадников. Вечно это надменное: «Мда, к десятому в гуманитарный цикл распределят», как будто в умении слагать строфы что-то унизительное и недостойное. Меня ненавидели до тихой трясучки. Друзья? Подружки? Друзья и подружки доносили и кляузничали, а при встрече целовались в щечки.
Леша не дослушал пламенные речи. Он в два огромных прыжка очутился рядом с Настей и обнял ее за дрожащие плечи.
— Я ценю тебя, — твердо сказал он, сжимая подругу и дрожа вместе с ней. — Ты мой самый лучший друг. И я боюсь. Боюсь испортить будущее своими фокусами.