Лагерь

Настя уткнулась в футболку с еле уловимым ароматом одеколона и затряслась в нервном ознобе. В горле перекатывался горький комок. И в желудке стал колом сегодняшний завтрак. Она поняла, что пропустила и обед, и ужин, и что давно не пеклась о такой мелочи, как распорядок дня, и что приоритеты круто поменяли направление и сейчас она бы без задней мысли отдала кусок хлеба за разумные указания, как справиться с навалившимся грузом, непосильным для учеников одиннадцатого класса. Почему этому не учат в школе? Логарифмические уравнения, правописание нарицательных и имен собственных, состояние электронов в атоме, безупречное владение перфектными формами иностранных языков, а также учение Канта об агностицизме не помогут перебороть трусость, неопытность, недоверие. И какая выгода от пятерок, если они отражают не опыт, а всего-навсего заученный материал, большая часть из которого не способна дать простой и понятный ответ на вопрос: как жить? Как жить, если враги наточили зуб на твоего друга, а ты его любишь. Как жить, когда близкие умирают и все, что остается после — вечный приют в твоем сердце и земляная насыпь над тем, кого собирал в школу, а не в последний путь. Как жить, если мир грозится перерасти в войну, а бой — не твоя стихия?

Настя крепко сжала родную руку и услышала, как пульс часто бьется в ладони.

— Прости за то, что обнадежил… — прошептал Леша и поцеловал в горячую щеку. — Я сам себя презираю. И за то, что постоянно теряю близких, и за то, что не могу это исправить, как бы ни пытался.

— Можешь, — пробормотала Настя в футболку. — Мы справимся вместе, клянусь. Не отталкивай меня, пожалуйста. Я всегда желаю тебе счастья. Что бы ты ни сделал.

— Я верю…Просто…Я — не твоя путеводная звезда. Из-за моих прихотей и тупой гордыни мы промаялись аж до ноября. Может, если бы я не скандалил каждый раз, когда предупреждали о мистике, Олеся была бы жива… — Леша вздохнул глубоким безотрадным вздохом и немного отпрянул. Настя нехотя отпустила мягкую, теплую, любимую ладонь.

— Четыре месяца… — простонал Леша. — Четыре месяца потерял, балбес! А мог бы…

— Всего-то четыре, — Настя выдавила вымученную улыбку. — Сегодня только десятое ноября. Впереди вагон времени…

— Уже десятое ноября, — помотал головой Леша. — Уже.

Он чуть-чуть приблизился, смахнул крохотную слезинку с Настиных ресниц и вдруг стал очень серьезным. Настя никогда не видела Лешу столь серьезным.

— Десятое ноября? — переспросил он и рассеянно погладил девушку по волосам.

— Видишь, как много у нас…

— Я не про то. Сегодня День Рождения Жанны.

Настя ахнула и зажала рот кулаком.

— Жанна! Малина!

— Сегодня они встретятся…

— …и Малина подарит заклинание!

— Надеюсь, не посмертно…

Леша выпутал пальцы из кудряшек и впопыхах завертелся, на ходу вынашивая какие-то планы.

— Уроки окончились. Я щучить Давыдова, вы в хижину за Жанкой, — выпалил он скороговоркой.

— Леша!

— Мне не рекомендуется лезть к Малине. Вдруг ведьма вшила ей программу по уничтожению Лексея? Скоро совсем стемнеет — проберетесь в дырку за библиотекой. Вас, противников, двое. Если Малина решит укокошить Жанку — станет на одного больше. Ты все поняла?

Настя закивала. Леша с мясом вырвал кабель, затолкал айфон в джоггеры и на пороге обернулся, окликнутый подавленным зовом.

— Подожди…

— Что?

— Я люблю тебя, — сдавленно вымучила Настя. Леша потоптался у прихожей, улыбнулся то ли снисходительно, то ли жалостливо и сказал:

— Обязательно возьми фонарик. Там полицейская дубинка в комплекте, и радиус освещения большой.

Глава 27 Признание

На груде обломанных, причудливо переплетенных еловых ветвей, лежала худая, изможденная девушка. Она с ненавистью взирала на опостылевшие избы, древние и трухлявые. От вдруг нахлынувшего отчаяния захотелось выть, и она, не в силах сдержаться, громко крикнула. Разъяренный возглас эхом пронесся над точеными верхушками деревьев и натужно прогудел в сгущающихся сумерках.

Малина перевернулась на бок и услышала, как что-то с металлическим звуком упало. Она заглянула за вырез платья — кулон, подаренный Матвеем, съехал к подмышке, и витиеватая серебристая цепочка поблескивала в матовом свете приближающегося диска луны. Малина раскрыла кулон. Увесистое металлическое сердце с гравировкой, — заморскими буквами — а внутри металлическая выемка и пазы. Как пустой цинковый гроб. Матвей подарил и сказал: «Вставишь того человека, которого посчитаешь нужным» и обещал помочь с этим делом, но Малина плохо представляла, как можно втиснуть человека между пластинками и отмалчивалась, когда речь заходила о подарке. Матвей был не единственным, кто шел на поклон. Знаний числовой грамоты хватало на пересчет современных знакомых, да и не много их было. Четверо. Малина подметила общую черту прислужников — уныние, а сквозь, как росток через камень, пробивается нетерпеливость. Раньше она бы охотно разделила ощущения с новыми знакомыми. Лет сто назад. Сейчас думалось лишь о еде.

Из дровяника по соседству донесся слабый крик.