Лагерь

Леша оцепенел, придавленный теми же абсурдными догадками. В груди затрепыхались совсем слабые, но уже тревожные предвестники отнюдь не радужных выводов. Стражи, стерегущие самые дурные вести в сырой темнице, сложили мечи и расступились. Внутри темницы изнывала ретивая и ушлая мыслишка. Ржавая решетка приотворилась с протяжным скрипом, и проворная субстанция заметалась, заплясала, заюлила. И метко пущенной стрелой попала прямо в цель. Леша схватился за голову, то ли прячась от прозрения, то ли защищаясь от падающей башни, которую он выстроил в ходе расследования. Камни с разрывающим свистом летели на поникшую голову, били по больному, оглушали до дребезжащего звона. Леша с трудом укрывался от громогласного крушения, но камни летели, летели…Он подскочил словно на катапульте, описал быстрый круг вокруг комнаты и закричал:

— Она напутала, я не мог быть ее любовником! Я живу в 21 веке! Переселение душ — это придурь, которую придумали те, кому страшно умирать.

— Воскрешение тоже казалось придурью, — зашмыгала Таня с кровати. Ее слова будто пришпорили Лешу. Парень носился меж мебели, задевая углы и выстреливая бессвязности:

— Я — Лексей? Я воскресил ее в 19 веке? Мой папаша был перекупщиком? Что за ересь?!

— Это не ересь, Леша, — печально сказала Настя. — В день, когда мы вернулись…Лучше сам послушай. «Магда, в сотый раз умоляю одуматься. Я знаю, тебе могли донести, что Лексей снова в лагере. Я приведу его, если захочешь. Однако до этого прошу хорошо подумать. Я люблю тебя».

— Псих, — заорал Леша и шандарахнул кулаком по шифоньеру так, что створки заходили ходуном. — Он реально так сказал?!

— Да, черным по белому. Я люблю тебя.

Таня снова заплакала. Ребятам было не до ее страданий. Леша мельтешил и выпаливал:

— Это он! Он — Пьеро. Он оставил записку в деревне. «Не ты убила, я убил». Он знал, что с Олесей случится беда и в ус не дул! Завтракал за общим столом, дежурил, спокойно спал, гонял в футбол, бесстыже смотрел мне в глаза!

Настя растерянно приобняла друга и сказала вполголоса.

— Я знаю, ты расстроен…

— Расстроен?! — завопил парень, вырываясь из объятий. — О да, не то слово!!! Я убью его! Найду и отвинчу башку!

— Он просит одуматься, — перекричала Настя. — Матвей так и сяк канючит! «Ты не нужна Лексею, обрати внимания на меня. Я — тот, кто тебе нужен, я тебя люблю». Почти во всех смс он пытается наставить ее на другой путь. На, почитай.

— Убери это дерьмо!

— Леша, не пори горячку! С Матвея икон не попишешь, но он не бросил на произвол. Подшустрился, поднапрягся — вуаля, — Настя раскинула руки и обвела панораму: спальные места с заправленными одеялами, резная тумбочка в стиле арт-деко и Таня с телефоном. Плачет над растоптанными чувствами. — Матвей с самого начала помогал. Ты правильно подметил, он дежурил. Без халтуры. Ведь однажды мог соврать, что телефон выпал из подкладки, или уборщица уронила в тележку к грязным простыням, или ненарочно уронил в унитаз, с кем не бывает. Он мог просто подтереть файл, с которым мы носились, как курица с золотым яйцом — и дело в шляпе. Но в отличие от Жанны, трясся над фоткой! А Жанка ластилась — что в итоге?

— В итоге Олеся мертва! — надрывно проревел Леша.

Он отнял телефон и ткнул Насте в лицо: «Лексей удирает из школы…Я помогу найти его. Ты искала его сто сорок лет», — и, положив пятерню на сердце, выстрадал: — Это не казаки-разбойники, не кошки-мышки, это — жизнь. Олеся в гробу, она общалась с этими психопатами. Какого-то ляда они возомнили, что я — ее хахаль. Она сто пудов расчленит меня и прикопает на заднем дворике! А ты, святая наивность, витаешь в розовых облаках и седлаешь пони с карамельными рожками, как будто, так и надо! Как будто ты с Матвеем заодно!

— Ну, конечно, — громко фыркнула Настя. — 24 часа в сутки оберегаю дурака, чтобы потом лязгнуть по темечку и за шкварку потащить на гибель.

— А чего ты тогда пасешь меня, как туляк — самовар?

— Да нравишься ты мне, кретин, — заорала Настя во всю глотку и запустила в Лешу бочкастой подушкой. — Ты! Эгоистичный, невоспитанный и избалованный придурок! — Она что есть мочи сдавила уши и надавила запястьями на виски, готовясь к назревающему взрыву конфликта, однако темпераментного залпа не последовало. Леша разнял непослушные, окостеневшие пальцы. Настя опустевшим взглядом окинула комнату. В ней все осталось на своих местах: и кровать, и табурет, и тумбочка, и книги, только теперь стопка обвалилась и образовала мешанину из цветных корешков и обложек. Да, все осталось, как и прежде, за исключением центральной фигуры, объединяющей и Настю, и Лешу, и груду цветных переплетов на ковре в голубые и желтые бабочки. Настя прозрела не сразу. Лишь когда Леша высвободил из капкана, скрепленного недомолвками, ужимками, гордостью и произнес долгожданное и заветное «Мы одни», Настю охватил мандраж, и она крепко пожалела, что любовные приключения не привлекают Таню так же бурно, как привлекают мистические.