Лагерь

И Настя благодарно улыбнулась и, не дожидаясь отсчета, взяла меня под руку и пошла к заданному командиром пункту. Выйдя на лесную аллею, впадающую в асфальтированную площадку, я как бы невзначай спросил:

— Что произойдет, если Гена разобьет зеркало, а мы как раз решим прогуляться до дачи? Застрянем между мирами?

— Достойный вопрос, наверное, останется открытая дверь, ведущая в тупик.

— Получается, первоначальная задумка провалится?

— Какая задумка?

— Ну, кто-то же запарился над созданием межпространственного прохода, вырезал стекла, обрамил их и поставил в определенные места, чтобы обеспечить доступ и в хижину, и в дом твоей бабушки.

Настя задумчиво нахмурилась.

— Верно, но как вся эта фантастическая мура касается бабушки? Она никогда не призывала верить в мистическое и необъяснимое. Наоборот, подтрунивала над «верунами» и говорила, что те, кто мало трудится на полезном производстве обычно расшифровывают загадки и тайны. А уфологов и криптозоологов вообще поднимала на смех.

— Не знаю, говорят, смех — зелье против любого страха. Вероятно, бабушка хотела отвадить внучку от ребусов, и, как взрослый умный человек знала, что «Запретный плод — сладок».

— Правда… — призадумалась Настя. — Я и ужастики назло отцу смотрела. Потому что иначе эмоций не выманишь, а так хотелось…

Колесики бойко бренчали о бугристые корни. Я не хотел вникать в семейные неурядицы Насти. Своих хватало. Поэтому старательно изображал заинтересованность, время от времени поддакивая и восклицая. Наверное, Настя раскусила притворство. Очень скоро она замолчала, и теперь мы оба слушали бодрое бренчание. Так бы дошли до ворот, если бы метрах в ста от дороги я не заметил щуплый силуэт в панихидной накидке, развевающейся у подола, из-за чего фигура становилась похожа на перевернутый конус. Мы застыли, застигнутые врасплох непреднамеренной встречей. К лагерю невозмутимой походкой, с худеньким рюкзачком за лопатками, продвигался наш старый знакомый. Владимир.

Владимир шагал самоуверенно, напевал современную песенку, даже знаю какую — Жанка сохранила ее в плейлист и частенько подпевала, чем выводила меня из себя. Настя прислушалась к довольно четкому попаданию в ноты и тоненькому голоску, и сказала недоверчиво:

— Это что… «Пора домой?»[4]

— Да, она самая.

Мы ошеломленно переглянулись. Владимир преспокойно удалялся, не обращая внимания на пару озадаченных ребят, сверлящих атласные одеяния обалдевшими взглядами. Я хотел пуститься вдогонку и всколошматить подлеца, но Настя отговорила — вдали виднелись трибуны, гомонили пятиклашки, взопревшие до расстегнутых мастерок и оголенных коленок, бегали вокруг стадиона бывшие одноклассники — я узнал Малееву, рядом заливалась хохотом Жанна, — играли в футбол десятиклассники. Рискованно надеяться, что все вокруг вдруг ослепнут и оглохнут, и мы незаметно наваляем приспешнику Малины.

Владимир подошел вплотную к воротам, вполне осознанно свернул за еловые башни и куда-то исчез. Мы вновь перебросились удивленными взглядами и, не сговариваясь, шмыгнули следом.

Вскоре случилась вторая удачная штука: Арнольд свистнул пятиклашкам, и выводок детей убрался принимать душ и переодеваться. Приноровившись к наблюдению из-за раскидистой ели, мы взяли под надзор просторы бывшей альма-матер. Вот к баскетбольному кольцу пристроился пресловутый Арнольд — для поддержания физической формы. Физрук подтянулся на брусьях, а затем потрусил по стадиону, выдавая из протяжные «Уууух». После к трибуне подошла Яна Борисовна. Присела на нижний ряд травиться никотином, и физрук, напялив подобострастную улыбочку, перекинул лассо на Яну Борисовну, флиртуя тем, что отбирал у нее сигареты, а Яна Борисовна, по его мнению, должна была расщедриться на взаимность ради губительной привычки. Мы с Настей наблюдали за их брачными играми и изредка пересматривались. В Настиных глазах явно читалась смесь пренебрежения и омерзения.

Вожатая и Арнольд мило ворковали, потом вместе пошли в жилой корпус, и едва я вздохнул с радостью, из того же здания вывалился Матвей, толстый и неуклюжий, как медведь после зимней спячки. Матвей зачем-то нацепил костюм и бабочку, что задавало отдаленную схожесть с цирковым мишкой на одноколесном велосипеде. Матвей кому-то позвонил, покурил у таблички «Общежитие номер 4», нарвал с клумбы поздних цветов и потопал в лес. Вновь отлегло от сердца. Однако вскоре Матвей переиграл маршрут и притерся к гряде, за которой — сперев дыхание — скрючились мы с Настей.

Прошествовав мимо, «завидный кавалер» убавил шаг и на «раз-два» остановился.

— Это ты? — спросил он загадочно, взглядом обламывая еловые ветви. Глухая тишина. Матвей вломился в еловую щетину, разгреб руками увесистые лапы и добрался взглядом до нас. Сказать, что он обмер от удивления — ничего не сказать. С минуту Матвей таращился, как рыба, подцепленная крючком, а напялившись вдоволь, брякнул:

— Вы живы?

— Да, но это секрет, — предупредила Настя шепотом. — Помоги, пожалуйста.