Лабиринты угроз

И хотя Цыплухин помнил свой первый восторг, когда входил, трепеща, в это священное жилище, и понимал ту радость неофитов, тот интеллектуальный голод, с которым кидались вновь прибывшие на эти сладкие разговоры, сам уже вовсе восторга не чувствовал. И хотя все внешне казалось по-прежнему, Георгий отдалялся от них с каждой такой вечеринкой, когда Апанасов, царя над миром, вскакивал на журнальный столик и бросал в распахнутые настежь окна, в сухую ночь волнительные лозунги, щекочущие душу огненным азартом. И все кричали, подожженные этим неугасимым фитилем, и только Георгий незаметно уходил по стеночке в коридор и долго брел по пустынным улицам домой. Его ни разу не хватились, и только однажды Апанасов попенял ему – мол, кажется, вчера ты ушел раньше.

Он приходил домой посреди пустой ночи, не торопясь раздеваться. Сидел в кресле, думал, что стоит все-таки поговорить с Софьей. Однако в квартире за стенкой царила удручающая тишина. Она то ли съехала, то ли отдыхала на море, то ли нашла мужа. Все эти варианты, как цветные картинки, плыли перед Цыплухиным, когда он сидел за компьютером и писал очередной твит, чутко вслушиваясь, не хлопнет ли дверь, не щелкнет ли замок по соседству, но все было тихо. Злился на себя, что не может просто выйти на лестничную клетку и позвонить ей, а пересилить робость не мог категорически, еще со школьных времен. А потом приходила Аня, задержавшаяся на вечеринке, но вечер вдвоем был не лучше одиночества. Она начинала вспоминать Апанасова, говорила, что это был единственный мужчина, который понял ее чувствительную суть. Без алкоголя разговор не клеился, а захмелев, Цыплухин смелее мыслил, собирался отправиться с Апанасовым на дуэль или по крайней мере набить ему морду, мстя за изгаженную мечту. Но единственное, что вышло из его воинственных помыслов, крикнул однажды Ане, когда она опять восхитилась чем-то в Апанасове:

– Кто ты такая и что ты делаешь в моем доме? Выметайся!

– Ты ответишь за это! – тихо шепнула она, подхватив одежду и выскользнув в едва отщелившуюся дверь.

Этим закончились их отношения.

Оставшись один, Цыплухин повеселел. Он, оказывается, способен на решительные поступки! Не только на бунт в интернете, но и в реальном мире что-то значит! Припоминал, как Аня изменилась в лице, как бодро подхватила сумочку и кофту, как опрометью кинулась к дверям! Напугал! Значит, есть в нем что-то истинное, звериное, а не одна интеллигентная бестолковость… И мысль о том, что она все расскажет Апанасову, вовсе не тревожила его. Ведь этих знакомых у Апанасова тьма, и впрягаться за кого-то, тем более за Аню, которую он и не ценил особо, тот безусловно не будет. Тем не менее несколько дней Георгий к Апанасову не ходил – тем более что и Живолуп его просил не показываться, пока не нанесет «визит». А когда он до своего визита дойдет, уж и вовсе никто не знал. Тем не менее однажды утром, выловив возле дивана отчаянно дребезжащий мобильник, Цыплухин услышал голос Апанасова и внутренне дрогнул. Тот ему никогда не звонил.

– Жоржик, миленький! – сказал Апанасов удивительно слащавым голосом. – Жоржик, что ж ты меня забыл? Есть разговор, покалякать минут на пять зайди, будь любезен…

Конечно, Георгий пообещал. И когда собирался идти, нарочно медленно одевался, искал запропастившиеся брюки, хотя отлично помнил, что оставил их в ванной. И единственное, что придумал – позвонить Живолупу, но тот не взял трубку.

«Судьба, видимо, – думал Георгий, шагая, как обреченный. – Хотя, может, и обойдется! – бодро подумал он, уже тягая подъездную дверь. – Ведь, может, правда соскучился…»

Лифт приехал на удивление быстро, и двух минут не прошло, как уж вот она, дверь, с номером шестьдесят пять.

10

– Ага! – сказал Апанасов. – Входи, герой! – и громогласно захлопнул дверь.

От этого приветствия у Георгия словно легкий холодок прошмыгнул между лопаток. В зале, куда он мельком бросил взгляд при проходе на кухню, сидела Аня, лениво ударяя пальцами по клавишам рояля – звуки неслись странные, рваные и суетливые, словно паникующие. Она даже не взглянула в его сторону, лениво встряхнула волосами.

На кухне, закинув нога за ногу, сидел Вьюн. В его губах вилась папироска, ловко перескакивая из одного угла рта в другой. Перед ним стояла табуретка, словно специально приготовленная для Цыплухина. Напуганному Георгию она показалась мелкой разновидностью электрического стула. На нее-то и кивнул Апанасов.

– Садись.

Георгий сел. Ему стало нехорошо, голова закружилась.

– Ха-ха, – сказал Апанасов, подходя к подоконнику и забирая стакан с томатным соком, притулившийся возле стекла. – Кого-кого, а такую порядочную особь, как ты, я бы никогда не заподозрил в садизме. А тут раз – и обидел девушку. Вот так вот, значит, дядя Жорж – маскировался, а тут возьми и сотвори бесчинство! Скажи ты мне, разве так положено в приличных домах? Девушка, забыв стыд и честь, является к вам, рассчитывая на вашу порядочность, а в ответ находит оскорбления и угрозы. Что же остается делать нам, ее друзьям?