Лабиринты угроз

Цыплухин, хоть и был оглушен первое время звонкой неудачей с полицейским постом, все же продолжал приходить. Казалось, упустил он нечто важное в тех словах, которые звучали ежеминутно, все надеялся найти смысл, какого не было в жизни до этого, и ясно чувствовал, что, кроме как через Апанасова, не добраться ему до этого смысла. Тот, хоть и говорил много лишнего, был несомненно талантлив, хотя бы в этом одном разговоре своем. Не такой старший летами, всего-то года на три старше Цыплухина, он постиг и понял много больше его в жизни, и это тоже было бесспорно. Так и продолжал Георгий приходить, ходил он и к Ане, которая, будучи любовницей сразу нескольких мужчин – скольких именно, Цыплухин все никак не решался уточнить, – тем не менее как-то особенно привечала Георгия и, казалось, искренно радовалась ему.

Про Софью он не знал ничего, видел ее мельком два раза, бегущей в суете улицы, но не стал ее преследовать. Живолуп, его мучитель, не звонил со времен провала с постом. Так и образовался в жизни Георгия полный штиль… Впечатление это, однако, оказалось обманчивым.

9

Ведь как часто бывает – изматывающее ожидание заканчивается чем-нибудь непредвиденно приятным, а то, что обязательно должно быстро и непременно понравится, оборачивается неудовольствием и конфузом.

Цыплухин был уверен, что вечер, откладываемый в душе на запас, заранее суливший неги и восторги, пройдет легко и беспрепятственно. Все, казалось, отладилось – теперь Аня представлялась ему посланницей небес, и когда он наконец после всяких отвлекающих внимание мелочей все-таки нашел время позвонить ей и пригласить на романтический ужин, она немедленно согласилась. Он готовился отменно – купил скатерть атласного цвета, жареную курицу в ларьке, сам сварил рис. Из напитков преобладала водка – разбавить ее должен был лишь пакет сока.

Аня пришла вовремя. В короткой юбке и просторной кофте, она прошлась по залу.

– Шикарно, Жорж!

Собственно говоря, ничего особо шикарного в зале не наблюдалось. Подержанная стенка, полученная еще дедом после ожидания в бесконечной очереди, потрепанный диванчик, немного облезшие кресла. В одно из них и опрокинулась Аня, попутно провозгласив, что поднять ее оттуда может только произнесение тоста. Георгий быстро налил по рюмке.

– За тебя, мой милый! – коротко сказала она.

И потом, когда вечер прошел, перейдя в весеннюю ночь, она сказала, кутаясь в простыню от рассветного холода, сочившегося сквозь форточку:

– Ты ведь правда меня любишь, правда? Все! Я остаюсь у тебя! Милый!

Давно ожидаемый вечер перерос в нечто, вовсе не ожидаемое.

Отказать ей сразу ему как-то не хватило ни напору, ни смелости. Она поселилась в спальне, как птичка, нашедшая долгожданное гнездо, разбросав по всей комнате свои перья-колготки. Они прожили с ней один, два, три дня… На исходе четвертого он решился-таки на разговор.

– Понимаешь, дорогая, – начал он тягомотное объяснение, но она тут же прервала его:

– Молчи! Знаю! У тебя есть для меня подарок!

– В каком-то роде так и есть, – продолжил Цыплухин. – Но только не хотелось бы тебя сразу им огорошивать…

– И не надо, – воскликнула она. – Продолжишь в ресторане!

Объяснения в тот день не получилось.

А на следующее утро, после двухмесячной паузы, позвонил Живолуп.

* * *

– А ты вообще в каких отношениях с Апанасовым? Он тебе друг, или мне верно кажется, что ты его ненавидишь?

Они сидели на лавочке в сквере, в центре города. Живолуп во время телефонного разговора сказал, что надо встретиться «чрезвычайно», как он выразился, и Цыплухин нехотя приплелся, раскаиваясь в собственном безволии. Ведь уже почувствовал себя свободным, а клеть – вот она. Мигом его и прихлопнула.