Читаем Лабиринты угроз полностью

– Принц хочет открыть представительство. Разумеется, все оплачено. Вернее, будет оплачено. Мы из него столько денег выкачаем, что купим этот дом с потрохами и картинами. Вам всего-то и надо, что помочь мне!

Георгий отвлекся. По залу шел художник Рататуев, сопровождаемый целой свитой. Были здесь и чиновники в солидных костюмах, с показной важностью на физиономиях, и театральные деятели со вздернутыми носами, и бизнесмены, подстегнутые желанием заиметь славу меценатов. Все были серьезны, и казалось, что эта процессия шагает как минимум для того, чтобы посадить на трон короля. Дошли до первой картины, роскошной мазне без признаков здравого смысла. Художник принялся разъяснять ее значение. Все почтительно слушали. В какой-то момент в музее стояла такая тишина, что было слышно, как уборщица в соседнем зале звенит ведрами. И речь его звучала в зале, как тронная речь.

– Элитарная живопись! Нет большего оскорбления для художника, чем обвинение в элитарности. В юродстве, в нарциссизме – ладно, но элитарность – это значит, что его картины понимают только несколько сумасшедших, и никто более. Что может быть унизительнее этого? Это то же самое, что торговцу фруктами заявить, что его плоды способны раскушать лишь немногие, и то только те, которых здесь сейчас нет, а когда будут здесь – неизвестно…

Художник и дальше излагал в таком духе, похожий со своей седеющей бородой на священника, снявшего до времени рясу.

– А вас как зовут, молодой человек?

Рядом оказался давешний седоватый мужичок, рассказывавший Апанасову о принце.

– Георгий, – нехотя отозвался Цыплухин.

– А моя фамилия Живолуп, – сказал незнакомец. – Фамилия не самая благозвучная, но никогда мне жить не мешала… Когда я был резидентом в Венгрии, то имел одну прелестную знакомую. Мы встречались возле фонтана. Вы знаете, что я в совершенстве владею словацким и чешским языками?

Цыплухин признался, что не в курсе.

– Я был таким франтом. Мне, между прочим, это легко давалось. Я ведь человек обаятельный. Так вот она, моя зазноба, так выговаривала мою фамилию, с каким-то изумительно нежным акцентом! И нисколько я никогда не смущался ее необычности! Наоборот, чем необычнее, тем лучше! Тем я буду злее жить, если хотите!

Георгий присмотрелся к нему. Сквозь весь его конопатый облик просеивалась почти неуловимая суета. Был он седой, пухлый, смотрел прямо в глаза даже со строгостью. Тон его временами переходил в повелительный.

– Мы были видные люди. Теперь уже не так. Вот ты знаешь, что я автор стихотворного сборника? Во-о-от! А ты тоже пишешь, небось, что-то там, изощряешься. Как тебя на выставку-то занесло?

– По приглашению, – пробормотал Цыплухин. Он заробел перед этим напористым старикашкой. Такое часто с ним бывало в присутствии не в меру назойливых людей – он не мог противостоять их откровенной наглости.

Заметив его заминку, Живолуп воскликнул:

– Нам обязательно надо с тобой поговорить!

– Спасибо большое…

– Пожалуйста поменьше! Не хами старшим! Если я говорю, что надо поговорить, надо поговорить! Пойдем с этого гадюшника. Хватит ловить озоновый слой сачком…

Георгий беспомощно оглянулся на Апанасова. Тот стоял, окруженный дружеской болтовней. Толпившиеся внимали с любопытством. Рядом стояла и та самая Ирина Вынос, зазывавшая его в свою студию. Мельком Георгий заметил, что она была в короткой красной юбке, какие обычно носят пятнадцатилетние девочки и какие забавно смотрелись на такой взрослой тете.

А Живолуп нетерпеливо тянул за рукав.

Они вышли под осенний ветер.

– Провинциальные города всегда прозаичны до ужаса, – произнес Живолуп, запахивая сиреневый, грязноватого оттенка плащ.

– Да-да, – согласился Георгий. Ему было не по себе от этого насильственного знакомства. Никакого расположения к беседе он не испытывал, напротив, хотел вернуться обратно, в этот соблазнительный звон бокалов и речей.

– Вы знаете, ведь это счастье – быть счастливым! – воодушевленно говорил Живолуп.

Он тянул Георгия за рукав в глубь парка. По дорожкам, занесенным листьями, стелился ветер.

– На всех языках мира счастье звучит одинаково. Это непревзойденный момент человеческого бытия! А что такое счастье? Любовь, братец, любовь! Когда я был в резидентуре в Варшаве, был увлечен одной красотулечкой. Такая, знаешь, тонкая девочка с высшим музыкальным образованием. Игрива, легка. Но поначалу – ни-ни. Прямо пустыми глазами смотрит. Какие письма я ей писал, в каких выражениях! «Я завидую только тому, кто пьет гранатовый сок любви из твоих уст». И потихоньку оттаяла она, эта северная ледовитая красавица. И таяла она потом под моими пальцами! И гулял я по бархатным коврам ее квартиры, пока она мне кофе варила. Вот было время, вот смысл!

Они присели на лавочку.

– А все почему случилось? Потому что я знал, каким богам молиться. И ты сейчас должен определиться, с кем ты, на той ли стороне, на какой надо.

Цыплухин дернулся встать, но Живолуп усадил его обратно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Все жанры