Ксеноцид

Миро сказал им, что не пойдет на службу. Эндер и Новинья отправились туда без него. Но как только они ушли, он понял, что оставаться в этом доме невыносимо. Его все еще преследовало ощущение, что кто-то наблюдает за ним, стоит за спиной. Там, в тенях, невысокая фигурка следит за каждым его движением. Облаченная в гладкий, твердый панцирь; тонкие ручки увенчаны двумя похожими на когти пальцами, ручки, которые с такой легкостью можно откусить и выплюнуть под ноги, подобно изжеванной веточке. Вчерашний визит к Королеве Улья отразился на нем не лучшим образом.

«Я ксенолог, — напомнил он себе. — Моя жизнь посвящена общению с иными формами жизни. Я стоял и смотрел, как Эндер разделывал теплое тело Человека, и даже глазом при этом не моргнул, потому что я бесстрастный ученый. Может быть, иногда я слишком отождествляю себя с объектами своих исследований. Но мне никогда не снились кошмары, они никогда не мерещились мне в тенях».

Однако он не сдержался и выскочил из материнского дома за дверь, потому что в поросшем травою поле, в ярком солнечном свете воскресного утра не нашлось бы такой тени, в которой мог укрыться жукер, только и выжидая подходящий момент, чтобы накинуться на него.

«Интересно, как себя чувствуют остальные?

Королева Улья — не насекомое. Она и ее народ — теплокровные создания, как и пеквенинос. Они дышат воздухом, они потеют, как и прочие млекопитающие. Может быть, строением своего тела они и напоминают переходное звено между насекомыми и другой, более высокой расой, подобно тому как мы походим на лемуров, землероек и крыс, но они создали яркую и прекрасную цивилизацию. Или, возможно, темную и прекрасную. Мне следует взглянуть на них глазами Эндера — с уважением, с благоговением, с любовью.

А я? Вот разве что выдержал встречу от начала и до конца.

Не может быть никаких сомнений в том, что Королева Улья — раман, она способна понять и принять нас. Вопрос в том, способен ли я понять и принять ее. А ведь наверняка не я один такой. Эндер оказался абсолютно прав, когда решил держать в секрете существование Королевы Улья от большинства граждан Лузитании. Если бы они встретились с ней лицом к лицу так, как я, или хотя бы одним глазком взглянули на жукера, страх охватил бы всех без исключения. Страх передавался бы, как болезнь, от одного к другому до тех пор, пока… пока не случилось бы непоправимое. Что-то очень плохое. Что-то чудовищное.

Может быть, это мы варелез. Может быть, идея ксеноцида просто свойственна человеческому сознанию, тогда как остальные разумные существа избегли этой напасти. Может быть, для всей Вселенной будет лучше, если Десколада вырвется на свободу, распространится по всем обжитым людьми планетам и уничтожит нас всех до единого. Может быть, Десколаду создал сам Господь Бог, и это его ответ на наше несовершенство».

Миро очнулся от размышлений, когда чуть не ткнулся лбом в дверь собора. На улице еще царила утренняя прохлада, поэтому двери были распахнуты настежь. Проповедь только-только началась. Миро, с трудом ковыляя, пробрался внутрь и опустился на одну из задних скамей. У него не было никакого желания общаться сегодня с Христом. Он просто нуждался в обществе людей. Он нуждался в их присутствии. Миро встал на колени, перекрестился, да так и замер, склонив голову и вцепившись в край скамьи перед собой. Он бы с удовольствием помолился, но в «Pai Nosso» не нашлось ничего такого, что помогло бы ему справиться с припадками страха. «Не лиши нас сегодня куска хлеба? Прости нас за прегрешения наши? Да воцарится на Земле царствие Твое, как и на небесах. Вот это было бы здорово. Царство Божие, где лев мирно уживается с ягненком».

Он вспомнил о видении, которое когда-то явилось святому Стефану: Христос, восседающий по правую руку от Господа. Вот только по левую руку восседал кто-то еще. Небесная Правительница. Не Святая Дева Мария, но Королева Улья, а из ее яйцеклада капала желтоватая слизь. Миро судорожно сцепил руки перед собой. «Боже, забери это видение от меня. Изыди, Враг Рода Человеческого».

Кто-то подошел и опустился рядом с ним. Миро не осмелился открыть глаза. Затаив дыхание, он ожидал какого-нибудь звука, который позволил бы заключить, что его сосед относится к человеческому роду. Но шорох одежды с равным успехом мог на поверку оказаться крыльями, царапающими затвердевшую грудину.

Он силой изгнал ужасное видение. И открыл глаза. Краем глаза Миро заметил, что рядом с ним кто-то есть, коленопреклоненный. Судя по изяществу руки, по цвету рукава платья, это была женщина.

— Тебе не удастся все время прятаться от меня, — прошептала женщина.

Голос принадлежал не ей. Слишком сиплый. Голос, которым воспользовались сотни тысяч раз с тех пор, как он в последний раз слышал его. Голос, которым гугукали с малышами, которым стонали в порывах любви, которым кричали детям идти домой, идти домой. Голос, которым когда-то давным-давно, когда Миро был еще совсем молодым, признались ему в вечной любви.

— Миро, если бы я могла взвалить на себя твой крест, я бы непременно так и поступила.