Ксеноцид

— Нет, что ты, — миролюбиво ответил Квим. — Давай скажем так: во Вселенной присутствует нечто высшее, в свете которого жизнь и смерть выглядят ненужными игрушками. Куда важнее, какую жизнь ты выбрал и какую смерть.

— Слушай, ты и в самом деле во все это веришь? — недоверчиво покосился на него Миро.

— Это зависит от того, что ты понимаешь под словами «все это», но могу сказать — да, я верю.

— Я имею в виду все это. Бог во плоти, воскресший Христос, видения, крещение, доказательства свыше…

— Да.

— Чудеса. Исцеление.

— Да.

— У могилы дедушки и бабушки.

— Там зарегистрировано множество случаев исцеления.

— И ты веришь в них?

— Миро, я не знаю. Некоторые — результат всеобщей истерии. Кое-какие объясняются эффектом плацебо. Другие засвидетельствованные случаи исцеления можно рассматривать как примеры естественного выздоровления.

— Но кое-что было на самом деле?

— Могло быть.

— Ты веришь, что чудеса случаются?

— Да.

— Но ты ведь не считаешь, что какие-то из них действительно уже случились?

— Миро, я верю в то, что они происходят в этом мире. Я просто не знаю, правильно ли люди толкуют, что есть чудо, а что — нет. Вне всяких сомнений, многие чудеса таковыми на деле никогда не являлись. Но наверняка есть и такие, которых люди просто не признали, они просто не поняли, что с ними случилось чудо.

— А как насчет меня, Квим?

— А что насчет тебя?

— Почему со мной не случится какого-нибудь чуда?

Квим по-утиному клюнул головой и уставился на короткую траву, растущую у его ног. Эту привычку он приобрел еще ребенком. Тогда таким образом он пытался уйти от трудного вопроса; таким становился, когда их, как они считали, отец, Маркано, впадал в пьяное буйство.

— В чем дело, Квим? Или чудеса созданы исключительно для других?

— Чудо частично состоит в том, что никому не известно, почему оно вдруг произошло.

— А ты научился изворачиваться, Квим.

Квим вспыхнул:

— Ты хочешь знать, почему ты вдруг чудесным образом не исцелишься? Да в тебе нет веры, Миро.

— Но как же тот, который в свое время сказал: «Да, Господи, я верю, и прости мне мое неверие»?

— Ты считаешь, ты на такое способен? А ты когда-нибудь просил об исцелении?

— Я прошу о нем сейчас, — проговорил Миро. На его глазах проступили непрошеные слезы. — О Боже, — прошептал он, — мне так стыдно.

— За что? — удивился Квим. — За то, что ты попросил Бога о помощи? Или за то, что ты расплакался перед своим братом? Ты горюешь о своих грехах? О сомнениях?

Миро потряс головой. Он не знал. Эти вопросы были слишком сложны для него. И вдруг он осознал, что все-таки знает ответ. Он развел руками:

— Об этом теле, — вымолвил он.

Квим потянулся к нему, положил ладони на плечи Миро и с силой прижал его руки обратно; пальцы Квима соскользнули и теперь сжимали запястья Миро:

— «Это мое тело, данное мною вам», — сказал Он. — Точно так же ты отдал свое тело пеквенинос. Маленьким братьям.

— Да, Квим, но ведь он вернул себе тело, потом?

— Он тоже умер.

— Только так я излечусь? Значит, мне остается всего лишь подыскать себе подходящую смерть?

— Кончай, — нетерпеливо ответил Квим. — Христос не сам себя убил. Предательство Иуды убило его.

Миро словно взорвался:

— Все те люди, которые исцелились от простуды, мигрень которых таинственным образом убралась восвояси… — ты хочешь сказать, что Бог счел их достойнее меня?

— Возможно, это не зависит от того, достоин ты или нет. Может быть, здесь главное — нужно ли тебе это.

Миро рванулся и схватил Квима за рясу, сжав ткань полупарализованными пальцами.

— Мне нужно прежнее тело!

— Очень может быть, — спокойно отреагировал Квим.

— Что ты хочешь сказать этим «может быть», ты, жалкая, лебезящая сволочь?!

— Я хочу сказать, — тихо произнес Квим, — что да, конечно же, ты жаждешь вернуть прежнее тело, но, может быть, Бог, в своей великой мудрости, знает, что какое-то время тебе необходимо провести в теле калеки, чтобы ты изменился, стал лучше, чем был когда-то.

— И сколько времени я должен пробыть в этой оболочке? — настаивал Миро.

— Ну, до конца своей жизни максимум — больше уж вряд ли.

Миро с отвращением хмыкнул и отпустил Квима.

— А может быть, и меньше, — сказал Квим. — Во всяком случае, я так надеюсь.

— Надежда, — презрительно усмехнулся Миро.

— Наравне с верой и чистой любовью это наивысшая из существующих добродетелей. Ты должен надеяться.

— Я встретился с Квандой.

— Она добивалась встречи с тобой с тех самых пор, как ты вернулся.

— Она постарела и растолстела. У нее целый дом детишек, она прожила тридцать лет, а парень, за которого она вышла замуж, пахал ее то так, то этак. Я бы предпочел посетить ее могилу!

— Как это великодушно с твоей стороны.

— Ты понял, что я хотел сказать! Покинуть Лузитанию — какая шикарная идея! Вот только тридцать лет — слишком малый срок.

— Ты бы предпочел вернуться в мир, где тебя никто не знает?

— Здесь меня и так никто не знает.

— Может быть. Но мы любим тебя. Миро.

— Ты любишь меня таким, каким я был.

— Ты сам ничуть не изменился, Миро. Изменилось твое тело.

Миро с трудом поднялся на ноги, опершись о ствол Корнероя: