Ксения

— Не надо мне имени,— оборвал Самозванец.— Будешь пока безымянный. Прощай.

Человек поклонился до земли.

Самозванец сошел с бугра, здесь ждал его черный угорский жеребец в расшитой серебром попоне. Фыркая и пританцовывая, он потаскивал в стороны двух слуг в малиновых кунтушах.

— Что, Аспид? — Самозванец положил свою сильную руку на холку.

Тот снова фыркнул и высоко вскинул копыто.

— К берегу его,— приказал Самозванец,— водицы попить.

Слуги повели коня. Он медленно пошел за ними, забрел в невысокие кусты и остановился, сумрачно глядя на мутную осеннюю воду. Сильно и струисто скользил мимо Днепр, вскидывая мокроту на прибрежные травы. Надсадно кричала невидимая птица. Он стоял долго, задумавшись. Уже слышались крики: «Государь, государь!» Опустил руку в карман, вытащил сложенный вчетверо плотный лист, раскрыл его, прочитал. Лицо его исказилось, он смял бумагу и внезапно швырнул в реку. Комок тотчас набряк, осел, остатки сургуча, прилипшие по краям, влекли его вглубь.

— Ксения,— пробормотал он,— Ксения...

Скомканный лист уплывал, и витиевато писанные строчки уже туманились от прикосновения холодной днепровской воды

*

....«25 мая 1604 года.

Мы, Дмитрий Иванович, божьей милостью царевич Великой Руси, Углецкой, Дмитровской и иных земель, князь от колена предков своих и всех государств московских государь и повелитель.

Рассуждая о будущем состоянии жития нашего не только по примеру монархов и предков наших, но и всех христиан, живущих под призрением господа всемогущего, от которого идут начало и конец, а смерть и жена от него же, усмотрели мы и полюбили, будучи в королевстве Польском в дому честном, великого рода приятеля и товарища, с которым бы мне с божьей помощью проводить житье в милости и любви, ясновельможную панну Марину с Великих Кончиц Мнишковну, воеводенку Сандомирскую, старостенку Львовскую, Самборскую, Меденицкую и проч., дочь ясновельможного пана Юрия Мнишка с Великих Кончиц, воеводы Сандомирского, Львовского, Меденецкого и проч., узнавши честность, доброжелательство и любовь которого, мы взяли себе за отца, а для большего утверждения взаимной нашей любви просили, чтоб вышереченную панну Марину он выдал за нас в замужество. А что теперь мы не на государствах наших, то временно, а как даст бог, буду на своих государствах жить, ему бы вместе с панной Мариной попомнить свое прямое слово, данное за присягой, а яз помню присягу, и нам бы ее обоим сдержать и любовь меж нами оставить, что мы писаньем своим укрепляем. А наперед даю ему свое слово прямое царское: что женюсь на панне Марине, а не женюсь, проклятство на себя даю. Утверждаю сие следующими условиями. Первое: как только доступлю наследственного нашего государства, его милости пану отцу дам десять сот тысяч польских золотых для подъема и заплаты долгов и для препровождения к нам будущей жены нашей панны Марины, а также из казны нашей московской выдам драгоценностей и столового серебра.

Другое то: как вступим на царский престол отца нашего, тотчас пришлем послов наших до наяснейшего короля польского с просьбой, чтоб дело, которое промеж нас, стало ему ведомо, и позволил он сделать его без убытка. Третье то: той же прежде реченной панне жене нашей дам два государства великих: Великий Новгород да Псков со всеми уездами, думными людьми, дворянами, детьми боярскими, с попами, всеми приходами, пригородками, местами, селами, со всяким владением, со всем тем, как мы и отец наш теми государствами владели. А мне в тех государствах, Новгороде и Пскове, ничем не владеть и ни во что не вступаться. То все даруем панне и писаньем своим укрепляем. А как с божьей помощью мы с ней повенчаемся, все то, что написано, ей отдадим, и в наших бумагах навеки впишем и печать свою царскую к тому приложим. А если за грехи наши у жены с нами детей не будет, то свои государства она вольна отдать своим наместникам, а служилым своим людям поместья и вотчины, и вольно ей продавать и покупать, вольно ей в своих удельных государствах ставить римские монастыри и костелы, школы, римских попов приглашать, а самой жить с нами, мы же сами будем накрепко промышлять, чтоб государство Московское привести в римскую веру и устроить костелы римские. Если же речи наши в наших государствах не полюбятся и в год того не сделаем, вольно будет пану отцу и панне Марине со мной развестись, а лучше подождать до другого года. А яз теперь во всем том даю на себя запись своею рукою, с крестным целованием, чтоб сделать все по сему письму с присягою и при попах, чтоб мне сию запись сдержать и всех русских людей в латинскую веру привести.

Писано в Самборе, месяца мая на 25 день лета 1604.

Царевич Дмитрий».

*

Три листика трепетало на этой ветке, один почему-то багровый, хотя ольха не дает сильного цвета, только желтеет. Лес поздней осени светился насквозь, под ногами бурел листопадный наст.

В этом лесу, составленном из черных древесных стволов, особенно хорошо слышен крик. Цветистой стайкой шмыгали меж деревьев боярышни, взвизгивали, перекликались.