Ксения

В лето 7111 от сотворения мира случалось на земле русской много чудес. Поднимались великие бури, срывая кресты с соборов, валя крепостные стены. В одной деревне в воздух подняло всю избу и кувырком погнало по лугам до ближнего леса, а там расшибло о деревья. Ночью вдруг становилось светло, как днем, а днем темнело до ночи. Под Угличем родился младенец с двумя головами, а в соседнем месте шестиногий теленок. Волки размножились великим числом, и нельзя было сунуться за околицу, тут же сидит волчья стая. По Москве кружили лисицы, голубые, красные, черные. Откуда взялись они, если раньше их в городе не видали, никто не знал?

Страна еще не оправилась от голода, а к ней подступало другое несчастье. Разоренье, война, пожары и смута на долгие времена.

На троицу прямо над самым Иваном Великим посреди белого дня вспыхнула звезда, да такая яркая, что чуть не затмила солнце. Звездослов Кёглер сказал, что такая звезда не к добру. Там, где она загорится, пойдет раздор. В городе Париже перед варфоломеевским избиением видали звезду и в нидерландской земле перед войной с гишпанцем. Звезда эта предостерегает государей и властителей. Надобно смотреть в оба, стеречь границы, ближних окинуть взором, не таит ли кто злого умысла.

Царь наградил Кёглера соболями, парчой, деньгами и затворился в своем покое, обремененный тяжелой думой. А думать было о чем.

На днях принимал посла от императора Максимилиана. Помявшись, тот намекнул Годунову, что ходит нехороший слух по Европе. Будто объявился в Польше спасенный царевич Дмитрий. Царевич всеми признан, принят во дворе, а теперь набирает войско, чтобы вернуть себе законный престол.

— Вашему величеству следует опасаться,— сказал германский посол.— История знает немало случаев, когда самозванцы наносили великий ущерб стране.

— Что думает об этом наш брат король Максемьян? — спросил Годунов.

— Их величество император Максимилиан обременены другими заботами,— ответил посол.— Они не придают значения ложным слухам. Я сообщаю их вам как частное лицо, будучи давним другом Московского государства.

— Царевич Дмитрий давно погиб,— сказал Годунов,— в своей грамоте к брату нашему королю Максемьяну я расскажу, как то было. Что касается до кучки воров и обманщиков, коль осмелятся они сунуться в наши пределы, развею их одним перстом.

Посол почтительно склонил голову.

*

Годунов говорил с тайными людьми.

— Надобно составить грамоту до короля римского. Все ли вы стоите на том, что Дмитрием нарек себя беглый чернец Гришка Отрепьев?

— Это так, государь,— ответили тайные люди.

— Как то докажете?

— Мать его показывает, дядька да прочие галичане.

— А им-то откуда знать?

— Сходно говорят о лице. Бородавка-де на носу, руки разной длины, шея короткая.

— Дядька-то кто?

— Смирной-Отрепьев.

— Слать его в Польшу, чтоб опознал да рассказал польским людям. Грамоту польскому королю заготовьте. Чай, он не знает, какую змею пригрел. Я вечный мир подписал с королем, не станет он слово свое нарушать из-за вора.

— А он с ним не связан. Войска ему не дает, но знаем уже, что Самозванец с казаками столковался. Корела-атаман с товарищами ходил в Краков.

— Вон что! — Годунов задумался.— Казакам никогда не верил, все сплошь воры. А много ль пойдет казаков за ним?

— Да, глядишь, народу и наберется.

— Ну так нечего шутки шутить, остановите молодца, успокойте его в землях нерусских.

— Стараемся, государь, да больно он осторожен, добраться до него тяжело.

— Жить спокойно хотите, так доберетесь,— жестко сказал Годунов.

— И то верно, государь,— согласились тайные.

Оставшись один, царь принялся разговаривать вслух.

Ходил по мягкому пушистому ковру и шептал так, что слышно было ему одному.

— Не то, не верю. Всюду обман, измена. Гришка Отрепьев, чернец, на царское место? Да посади воробья вместо сокола, разве не видно? Жалко, не велел тогда посмотреть в Угличе. Вдруг истинно он? Вдруг и тогда меня обманули? Шуйский, Шуйский... Хитрая лиса. Крест целовал, божился. Не он ли затеял? И Романовы. Не всех искоренил, прячутся еще по норам. А тайные? Даже этим не верю. Откуда вызнали, что простой монах? Кто показал, как след взяли? Нет... пора ее выспросить, саму...

Внезапно схватило сердце, присел на лавку, тер грудь ладонью.

«Не помереть бы»,— мелькнула мысль. Но нет. Годуновы всё пересилят. Встал, стукнул посохом, приказал твердо:

— Отправить людей на Выксу, доставить пред наши очи инокиню Марфу!

*

На осеннем мокром ветру трепетал тяжелый, красного бархата стяг с черным двуглавым орлом. Заунывно пели гобои и флейты. Вокруг черной с белыми крестами палатки патеров Анджея и Николауса теснилась разноцветная, блистающая оружием и доспехом толпа. Патеры вершили службу по случаю вступления на русскую землю. Шляхтичи кланялись и крестились. В отдалении прытко скакали казаки на своих невысоких ногайских лошадках. Казаки забавлялись, затевали потешные драки, посмеивались над посполитами.

— Смотри, Микол, как у них трубки воют. Чудно!

— Нехристи и есть.

— Вчера я с одним поспорил, у него жеребец вдвое больше моей Малки, так мы вперегонки пошли. Ну, я его обогнул.