Ксения

Немало времени провел Михаил в Посольском приказе, разбирая писцовые книги с росписями городов, чертежами мест. Царило тут нерадение и беспорядок. Пергамент поедом ели жучки, и даже мыши ходы насверлили. Одних дьяков Михаил посадил за работу, других вывел на улицу и велел делать обмеры, научив пользоваться устройством, которое придумал Альберти. В короткое время он собирался создать новый чертеж Москвы.

*

Простой толмач, незнаемый человек, явившийся неизвестно откуда. Она не могла осмыслить этой беды, но это был он, всем сердцем поняла сразу, что нет никакой ошибки. Не Иоганн, благородный принц, не Густав, хоть и гуляка, а всё королевский сын. Не князь, не боярин. Простой толмач. Нагадала, наговорила Феклица, и пал белоснежный дворец надежды, рассыпался в прах. Как мог в ее царские сны проникнуть тот человек, как мог укрепиться на покрове в облике Иоанна Предтечи? Какая бесовская игра вершит это темное дело, за что наказанье? Сразу вспомнила княгиню Мстиславскую, постриженную в монастырь за страсть к мизинному дворовому человеку. Но то княгиня, а ведь она царевна.

Ей было нехорошо. Все утро ходила сумрачная, и не могли допытаться боярышни, с чего такие печали.

— Неужто не приглянулся? — выспрашивала Оленка.

— Царский норов забористый,— пыталась шутить Марфа.— Не все нам по вкусу.

— А говорят, хороший да смирный,— толковала Оленка.— Я выспрашивала. В тех краях обходительный люд, никогда не дерутся, за косы не таскают.

— Молчи,— сурово сказала Ксения.

Предстоял торжественный выезд в лавру, предсвадебное богомолье и подношение вклада. Шитого рукой ее покрова с лицами святых, с лицом человека, который внезапно проник в ее жизнь, загадав большую загадку.

*

Михаила призвал Иоганн и, удалив лишних людей, заперся для разговора. Он был возбужден, беспокоен.

— От брата гонец с грамотой, а мне тайно письмо. Как думаешь, от кого?

Михаил приготовился слушать.

— От нее! Той, от которой бежал на край света. И что же ты думаешь? Зовет меня обратно! Заплатила гонцу двадцать талеров, он рисковал жизнью. Письмо я уже бросил в печку, и, поверь, оно вспыхнуло адским голубым пламенем. Как она коварна, хитра! Называет меня нежными именами, шлет их за тысячи миль, в то время как у ее ног я внимал лишь холодному молчанию.

— Ты ей не веришь? — спросил Михаил.

— Ни на один штивер!

— Мне кажется, так бывает,— сказал Михаил.— Я знал немало подобных историй. Когда добиваешься дамы, она отвергает тебя, когда ты уходишь, пытается вернуть. В Италии говорят, что любовь — борьба двух титанов.

— В этом случае другая борьба. Боюсь, что в дело вмешались шведы. Союз московитов с датчанами им неугоден. Они хотят разрушить мою женитьбу на дочери Годунова. Один из ее братьев служит у шведского короля.

— Поздно же они хватились.

— Раньше она скрывала наш флирт. Ведь у нее отношения с другим человеком.

— Ты думаешь, ее можно купить?

— Всех,— сказал он.— Все они, дивные, нежные, покупаются. Ты восхваляешь Ксению. Но разве и здесь не покупка? Лишь дорогая. Или продажа. Я, впрочем, запутался, кто и кого здесь купил. Скорее, два короля поменялись, а мы лишь пешки в шахматной игре.

— Ты забыл о наших мечтах и надеждах,— сказал Михаил.— О городе, который мы можем построить общими усилиями.

— Сердце горит,— пробормотал Иоганн.— Я было стал забывать, теперь все вернулось обратно. Она вонзила кинжал в мою душу. Подлое бесовское созданье! Она смеет называть меня нежными именами! Смеет манить обратно после того, после того...— Он тяжело дышал.— Боже правый, да за что? — Он ударил кулаком по столу.— За что эти муки?

*

Месяц октябрь стоял на дворе. Октябрь-грязник да мокрень. Лист потек с дерева, на ветру покатался да лег под ноги. Топчи его с клена багряного да с осины, худородный бледный. В октябре семь погод на дворе. Сеет, веет, крутит, мутит, ревет, сверху льет, а снизу метет. Нет в октябре пристанища сирым да голодным. На покрова, бывало, крестьянин дом утеплял, соломку снизу подваливал, конопатил щели. Теперь в иных деревнях ни одного жильца не осталось, только ветер в пустых избах гулял, сапожком поскрипывал. Собак да кошек поели, траву, солому погрызли, кажется, и птиц поглотали. Только вороны остались, этих не заглотнешь. В черном кафтанчике ходит кругом вперевалку, нынче ворона хозяин.

Вырыли за Москвой три ямы огромных, что скудельницами зовут, каждая на полета тысяч мертвенников, днем и ночью хромают туда телеги, хладными телами стучат. У ям дюжие молодцы поджидают, кто вверху, а кто внизу. Верхние разгружают телеги, мертвенников подают, нижние укладывают поплотнее, чтоб больше вошло. Как доверху дойдет, закатают яму землей, церковку рядом поставят, скопом же отпоют. Что еще надо бедному человеку?

А листопад-то красив нынешним был октябрем. Царский был листопад, и лист огненно-золотой, хоть в кафтаны вшивай. Тем листом золотым и покрылась одна уж скудельница, сомкнулась земля, обняла усопших и сама приготовилась спать до новой весны, до какой, может, перемены.

*