И он последовал за ней, прихватив винтовку. Немного поплутав в доме, он нашёл дверь в чулан, и с пары пинков выбил её — она была чем-то изнутри подпёрта. Вошёл. Ну, так и есть — чулан; в нём, наверное, продуктовые запасы! Видно было плохо, — всё освещение через маленькое оконце под потолком, которое уже во всю синело сумерками; но всё же рассмотрел и малышню, сидевшую на ящиках и лавке у стены напротив входа. Двое — мальчишка с девчонкой, — чуть постарше; но тоже ещё совсем маленькие. Смотрят на него со страхом.
Вот от этого ощущения страха у малышни Альбертик и приободрился; сразу почувствовал себя тут очень даже в своей тарелке. Прямо как раньше в Мувске, во дворе, когда, бывало, ущемлял всячески дворовую малышню: заставлял отдавать даденые на мороженое родителями деньги, приносить из дома ему кассеты к приставке; и вообще всячески себе прислуживать. На жалобы соседей батя не реагировал; наоборот, хлопал его по плечу: «- Боятся — значит уважают!»
Он шагнул к малышам, перехватил винтовку, и, сделав угрожающее лицо, хрипло проговорил:
— Н-ну!.. Знаете, кто я такой??
Все малыши, смотревшие на него со страхом, разом замотали головами.
— Я — тут главный! Поняли!! Все ваши родаки уже убитые возле церкви, хы, идите, можете посмотреть! А я теперь тут главный! Поняли??!
Малышня продолжала смотреть на него со страхом; а двое самых маленьких и вообще зашмыгали носами, готовые разреветься. Вот, хорошо!
Он ещё шагнул к девчонке, и требовательно протянул руку:
— Давай сюда фонарик!
— Не давай!.. — явственно шепнул девчонке стоявший рядом с ней мальчик; но она, поколебавшись, сунула руку в карман, и, достав оттуда фонарик, протянула ему. Забирая фонарик, Хокинс с удовольствием почувствовал, как дрожала её маленькая ладошка. Включил фонарик; мазнул светом по испуганным малышачьим лицам, — и тут заметил, что у одной из малых девчонок в ушах блеснули серёжки-гвоздики. Золото, небось!
— Ты! Вот ты! — Альбертик уже говорил в полный голос, уверенный, что никого взрослых в доме нет, — Ты! — он указал пальцем на девочку с серёжками, — Снимай!
— Чего… снимать?.. — тоненьким голоском, не понимая, спросила та, и всхлипнула.
— Серёжки снимай! Те, которые в ушах! — приказал Хокинс, ни минуты не сомневаясь, что его приказание будет выполнено. Это даже надёжней, чем отлавливать малышей за школьным двором в Мувске, где он тоже отбирал у них мелочь, — отсюда и не убежать; да у него же и ружьё! Сейчас заберу серёжки, потом проверю у всех карманы! — решил он про себя, — А потом надо будет напугать их, чтобы уж совсем! — тогда они и где взрослые прячут ценности покажут! Ведь знают, подсматривали, небось! Ну и вот! — напугать; они и отдадут. И шариться не нужно будет!
Девчонка с серёжками, зажав ушки ладонями, горько, безутешно разрыдалась; сквозь её плачь, всхлипывания, доносилось лишь:
— …ннне!.. не отдам… это мама мне подари-и-ла-а!.. н-не отда-ам!..
Глядя на неё навзрыд заплакали и другие малыши; и лишь стоявшие между ними и Хокинсом девчонка и мальчишка не заплакали; хотя в свете фонарика было видно, что и на глаза девчонки тоже слёзы уже наворачиваются! Она сунула руку в карман, и достала оттуда мобильник, мобильный телефон; протянула его Хокинсу дрожащей рукой:
— Вот… Возьмите телефон. Он хороший. На нём мультики. А Лерочку не трогайте — ей серёжки мама подарила!
— Ха! — Хокинс только презрительно ухмыльнулся, чувствуя себя полным хозяином ситуации, — Мобильник! Говна ещё такого! Нафиг кому он сейчас нужен, мобильник твой, «с мультиками»! Что им делать? — гвозди забивать?? Серёжки, говорю, пусть снимает! Кому сказал?? — он угрожающе перехватил винтовку, — Быстро! Да, и телефон я, конечно, тоже возьму!
Он протянул было руку, чтобы забрать у девчонки и телефон тоже, — пригодится на что-нибудь! — но вдруг стоявший рядом с девчонкой мальчишка, явно, впрочем, младше её, оттолкнул её уже протянутую руку, так, что телефон вылетел из руки и упал на пол; и выкрикнул:
— Не давай, говорю тебе!!..
— Чего-о-о-о?? — Хокинс обалдел от такой наглости; и уже было хотел, подшагнув, смазать сопляку по рылу, чтобы не встревал куда не спрашивают; но тот отпрыгнул в сторону, и, сунув руку в карман, громко, отчаянно, со слезами в голосе закричал:
— К бою!!! Община — к бою!! Приготовиться к отражению!!!
Слова были какие-то киношные; неуместные тут, в полутёмном чулане, среди этих малышей: какая «община», где она; какой «к бою», какое «к отражению??» Неуместные были какие-то слова; явно где-то слышанные, не его… но…
…но эти слова, эта команда, хотя и выкрикнутая почти плачущим тонким мальчишеским голосом, возымела внезапно странное действие:
— сам мальчишка выхватил из кармана нож в ножнах, и, одним движением сбросив их, обнажил блеснувший клинок!
— стоявшая перед Хокинсом девчонка по этой команде тут же тоже сунула руку куда-то под полу пальто и тоже выхватила нож!
— и даже малыши, вдруг разом прекратив плакать, завозились, завозились… и тоже стали доставать… ножи!