То, что Вовчик так обозначил себя, было весьма уместно, — теперь все, кто был более-менее свободен и не ранен, подбегали сюда, и он давал им поручения. Так, «спецназу» в лице Катьки, Лики-Мишон и Адельки поручил прочесать весь Пригорок по периметру, пройти внимательно и по окопам; отыскивая раненых и затаившихся. Пленных — в подвал; раненых — в баню, где Алла с бабой Настей развернули полевой лазарет. Тут же нарисовались и Андрюшка с Санькой; оба, что характерно, уже вооружённые трофейными калашниковыми и гордые этим донéльзя; сообщили, что на левом фланге окопов, в тупичке, оставили раненного, но перевязанного пацана с деревни. Что надо бы его забрать, пока не замёрз; но они его не утащат — он без сознания и тяжёлый. Послал их сделать на кухне факелы и осветить весь двор — генератор заводить было бесполезно, все фонари и самодельные прожектора на колокольне побили пулями. А потом подключаться к сбору трофеев, но в окопы больше не лезть! Пришли «варяги», как их называли — Толик с Сергеем, о чём-то по обыкновению препираясь, — послал их прочесать окопы с фронта, куда убежала часть атаковавших; и потом дальше — по склону в деревню. Зачистить, и занять там оборону — на всякий случай. Толик сварливо заявил, что «они замёрзли как норвежские селёдки в Баренцевом море», и им «требуется пополнить боезапас», — порекомендовал им добрать патронов из трофейных разгрузок, что стаскивали с убитых и взятых в плен; а насчёт «замёрзли» — на кухне есть горячий чай. И самогонка, если есть потребность для снятия стресса. На что Толик сообщил, что «Стресс мы снимаем в бою!», а Сергей скорбно сообщил, что «7.62Х25 там наверняка нет, откуда бы… а у него осталось только в пистолетных магазинах…» Ушли; слышно было, как Толик выговаривал ему что «…говорил тебе! — надо полевое оружие брать, под самый распространённый боеприпас! — не слушаешь никогда, балбес!» Тот огрызался.
Пришёл вооружённый и автоматом, и СВД Бабах; спрашивал Адельку. Сказал ему, что жива, здорова; что патрулирует периметр. Послал его обратно на колокольню; по возможности следить за ситуацией в деревне. Перекосился недовольно, ничего не сказал, ушёл…
И пацаны, и девчонки, и Бабах вот сейчас, все спрашивали его, Вовчика — а что это за такое своевременное вмешательство случилось; что за бронированный удар в тыл врагу?? — как будто он, Вовчик, это всё и организовал, или, во всяком случае, знает больше других! А он, напротив, ничего не знал — поскольку отступил с окопов до того, как кто-то врезался в тыл врагу. И вообще, согласованный и безостановочный треск нескольких пулемётов там, внизу, сначала воспринял как ещё одну какую-то напасть; и лишь начавшаяся там реально «война» с хлопками гранатомётных выстрелов и разрывами гранат поколебала его такое пессимистичное понимание обстановки. В любом случае он знал не больше других; и это было нехорошо! — кто владеет информацией, тот владеет ситуацией! — это он усвоил давно. И потому, разобравшись с первоочередными задачами; поставив пацанов, Андрюшку с Санькой, с факелом возле входа в дом, чтобы обозначить место сбора, сам двинулся на разведку.
Прошёл по двору, теперь уже освещённому несколькими факелами, воткнутыми просто в снег по углам: всё затоптано, посыпано гильзами; снесён дощатый туалет… Десяток недвижимых тел врагов, рядком выложенных. Убитых общинников снесли в церковь. Метнувшийся ему навстречу, попытавшийся в ноги ему упасть некто в затрёпанном, измазанном донельзя пальто — оказался Мундель, которого, подгоняя пинками, гнала Аделька — ага, и этот попался!
— Я лицо частное; поймите! — я не комбатант; то есть не участник конфликта, поймите!! Я, можно сказать, журналист, наблюдатель; волею судьбы вброшенный в этот бешеный водоворот страстей и крови! — пытаясь хватать за колени брезгливо отступавшего Вовчика, верещал сам ползущий на коленях «пропагандист».
— По мере сил, как работник гуманитарной сферы, я пытался умерить ярость и ожесточение… эээ… сторон! Я требую, чтобы ко мне не применялись нормы, как к принадлежащему к одной из сторон конфликта! — поймите! — я лишь журналист и наблю…
От Аделькиного пинка в плечо он кувыркнулся в сторону; завозился, ища в снегу слетевшие очки.
— Брешет всё! — мрачно по своему обыкновению, заявила Адель, — Он у них был главным идеологом. Знаю! — рассказывали! Выступал, чтоб всех нас тут перевешать; вешатель проклятый! Ууу!.. — замахнулась на него прикладом.
— Разберёмся… — стандартно пообещал Вовчик, — Обыскали?.. В подвал его, к остальным. Завтра займёмся. Есть ещё пленные?.. Ах, дострелили двоих??. Кто ж это вам?? …а, впрочем ладно. Да, тебя Бабах искал. Он на колокольне должен быть…
— Там эта машина, большая такая, в низине тарахтит. — сообщила между делом Адель, — Фарами и прожектором с кабины светит, — видишь?
И правда, явно луч прошёл по колокольне, по крыше церкви.
— Мы ж туда не суёмся. Непонятно, кто такие — хоть и помогли. Но — не стреляют; и сами не идут. Хорь, ты б послал кого?.. Надо ж выяснить.
— Понятно что надо. Вот, сам иду. Нет, сопровождать не надо; занимайтесь своим делом!