Крысиная башня-2

То есть он сначала решил, что они трупы; но потом, когда стал шарить по карманам, определил, что один-то — точно труп; это кто-то их Хроновских дружинников, видел его раньше; а второй — Лёнька, пацан, с ним раньше в деревне пересекались многократно; особенно летом. И что он был живой; во, даже и перевязанный! — его левая рука была под самым плечом перетянута жгутом; а ниже была наложена повязка. И сам, вроде, дышал, и вообще был тёплым и мягким, в отличии от первого, который уже больше напоминал на ощупь деревяшку. Но у обоих в карманах ничего толкового не было, кроме как старый сухарь в тряпочке, который Хокинс, конечно же, прибрал себе. Тут же валялся бывший автомат, — кому-то понадобилось разломать и разобрать его до самого основания, даже приклад разломан и все внутренности наружу. Даже на неопытный взгляд Альбертика было понятно, что это уже не стрелялово, а так — железка. А вот винтовка, — та была целая. Только без патронов. Но Хокинс принял решение её всё же забрать! — это ж ценность! Патрончиков потом можно тоже где-нибудь найти! Или толконуть её кому-нибудь.

Кроме винтовки и сухаря ничего толкового у трупа и полутрупа не оказалось; впрочем, Альбертик снял с лежащего на дне окопа, с мёртвого, его перчатки — вязаные, и обои на указательных и больших пальцах подранные, но всё равно. У него и свитер был под бушлатом ничего себе! — но весь в дырках и в крови; а у пацана — так себе; и опять же в крови, так что Хокинс не стал заморачиваться, снимать. Ну и ладно, что есть.

Пока возился с покойником и с этим полутрупом, на Пригорке, возле церкви, то вспыхивавшая, то затихавшая стрельба стала как-то смещаться в сторону деревни, — и он решил, что опять же, не полезет обратно, — это такой крюк делать; к тому же там стреляют! Пришла толковая такая мысль! — если эти все там воюют, стреляют, стреляют, — то, наверное, в тех домах, что за Пригорком, и которые сейчас были рукой подать, — в них, небось, никого и нету??

Это была ценная мысль; и он решил сползать; вернее, в наступавших сумерках попросту сходить, пригибаясь, в эти дома, — может, получится там пошарить!.. Правда, неприятным гвоздиком колола мысль, что недели назад он сюда-то уже лазил! — по поручению Хозяина, БорисАндреича; и тогда так-то вот неудачно нарвался на эту суку, Зульку. И как всё потом плохо получилось: и поручение не выполнил, за что огрёб потом от Хозяина; и пиздюлей, надо признаться, от девчонки получил; и когда дёргал обратно, да бегом, да с надсадно ноющей, почти что сломанной рукой — вполне могли пристрелить от церкви! Но не пристрелили же!

И вообще, тогда войны не было! — а сейчас все ведь там, наверху, воюют! В домах, небось, никого и нету! Ну и всё…

Первый же дом оказался открытым; то есть в проём для замка была просто вставлена щепочка. Ишь ты! Не запираются они здесь! Ну, значит внутри точно никого нету!

Хокинс вошёл; в сенях громыхнул ведром; прислушался — не, никого! Быстренько прошёл в дом; в синеющих сумерках сначала сунулся было к шкафам; но тут голод победил, и он повернул к печке. Печка была нетоплена; но ещё горячая; в ней нашёл чугунок, в чугунке — просто обалденно пахнущий суп. С жирно поблёскивающей поверху плёнкой, с густо накрошенной сушёной зеленью; а запах!!. От желания пожрать аж свело челюсти; и Альбертик, отставив в сторону бесполезную винтовку, схватил даже не ложку, а черпак, поварёшку; и стал, задыхаясь от жадности, проливая наваристый бульон себе на грудь, жадно хлебать тёплое варево. Шло на ура; и, уже немного насытясь, вылавливая со дна самую гущу; поздравляя себя, что он «так удачно зашёл», как говорил Жорж Милославский из «Иван Васильевич меняет профессию», он стал уже посматривать, что бы потом ещё зашоппить. Шкафы… Сундук какой-то… Иконы в углу — можно б взять, раньше в Мувске можно было толкнуть иностранцам; а сейчас куда?.. Оружия нет, конечно; и золотишко искать некогда — небось заныкано… но со жрачкой у них ты поглянь как хорошо! — вот, из жратвы бы что и найти! Тут чулан должен быть. Там…

Только подумал про чулан, — послышались чьи-то лёгкие шаги за спиной. Дрогнул так, что аж выронил поварёшку, отшатываясь в сторону, — но послышался лишь тоненький, детский, причём девчачий голосок:

— Андрюшка… Са-анька!.. Это вы? Что там — закончилось?..

Из-за угла печки выступила маленькая, лет восемь-девять, девчонка; одетая как на улицу. Из руки её мазнул по Хокинсу свет ручного фонарика.

Увидев чужого, она вскрикнула «- Ой!!», — и, развернувшись, бросилась куда-то в глубь дома, за занавески. Сам сначала обомлевший от такой встречи, и чуть было не наложивший в штаны со страху, Джим тут же воспрянул, — ну так! Ясно ж! — старшие там все, на Пригорке, а тут малыши, дома, остались! Что их бояться?? Наоборот! — вон, у девчонки, оказывается, фонарик есть! — немалая ценность. Надо отобрать.