Крыши наших домов

Когда его вызвали к полковнику Флеровскому, он с тревогой подумал: неужели опять полковник собрался куда-то лететь? Тут же он усмехнулся: вот это и есть то «ограничение личности», которое не понимал и не признавал Наташин отец. А он, если надо, полетит, потому что так надо, потому что он сам выбрал себе такую профессию, когда приходится меньше всего думать о себе самом и своих желаниях.

Флеровский был не один. Здесь же, сбоку его стола, сидел кряжистый, лысеющий полковник Линьков, начальник штаба отряда.

— Садитесь, старший лейтенант, — сказал Флеровский, не поднимая глаз. — Разговор у нас будет не очень приятный, но вы, я думаю, сумеете объяснить нам, что к чему.

Так же, не глядя на Жильцова, он протянул ему лист бумаги, вырванный из тетрадки в клеточку. Текст был напечатан на машинке. В верхнем углу, как положено, значилось: «Начальнику в/ч такой-то полковнику Флеровскому А. Н. от заместителя директора совхоза Курлихина».

«Посылаю Вам материал на старшего лейтенанта Жильцова А. Факты говорят о следующем:

16 сентября с. г. ко мне домой пришла техник-технолог рыбзавода Светличная Л. и с ней ст. лейтенант Жильцов А. В грубой форме они разговаривали со мной и увели мою мать Курлихину Е. П. с ее вещами, ссылаясь якобы на то, что я выживаю ее из дома.

Светличная Л. известна своей грубостью и аморальным поведением, несовместимым со званием Советского Человека. Мне она мстит за то, что, когда она была жиличкой и даже иждивенкой у моей матери, я, переехав сюда, попросил ее найти себе другую жилплощадь, а потом выступил на партсобрании по поводу ее аморального поведения.

Но она взяла для поддержки ст. лейтенанта Жильцова А., настроила его против меня, и ст. лейтенант грубо разговаривал со мной, оскорбил меня и моего гостя — прапорщика Самохвалова, который может быть свидетелем вышесказанному. Это не делает ему чести как Офицеру Славной Советской Армии, равно как и такое знакомство со Светличной Л.

Посылая этот материал, я надеюсь, что к ст. лейтенанту Жильцову А. будут приняты соответствующие меры».

Жильцов молча вернул полковнику заявление Курлихина.

— Что же вы молчите? — спросил Линьков.

— А что говорить? — пожал плечами Жильцов. — Грязный донос грязного человека. Считаю, что оправдываться или даже объяснять что-то ниже моего достоинства. Тем более что насчет грубого разговора — истинная правда.

— Значит, грубили? — спросил, досадливо морщась, Линьков.

— Я не могу спокойно разговаривать с человеком, который выгоняет из дома родную мать, — резко ответил Жильцов.

— Это еще надо доказать, что он выгнал ее, — так же резко сказал Линьков.

— Выгнал, — кивнул Жильцов. — Доказать это проще простого. Она у Светличной живет. Вы бы видели, как она плакала, когда мы уходили.

— Вы что же, помогали ей вещи нести?

— Да.

Флеровский не вмешивался в этот, разговор. Как показалось Жильцову, он сидел так, чтобы не глядеть ни на него, Жильцова, ни на своего начальника штаба.

— Вы же понимаете, старший лейтенант, что мы не имеем права оставить без внимания это заявление? — сказал Линьков. — И вообще, что, вам своих дел мало? — Он поглядел на Флеровского и сказал с той значительностью, с какой обычно повторяют старую мысль: — Я полагаю, вам, военному человеку, незачем было вмешиваться в это дело.

— Я могу спорить, товарищ полковник? — спросил Жильцов.

Полковника Линькова он знал плохо, встречался несколько раз и только по делам, но ему нравились в Линькове четкость и ясность, которые сами по себе свидетельствовали о его опыте. Но теперь Жильцов почувствовал, что в другом, нравственном смысле Линьков далек от него. Он заметил и этот взгляд, брошенный на Флеровского, и ту значительность, с которой начальник штаба произнес последнюю фразу, и понял, что до его прихода сюда у Флеровского и Линькова уже был разговор, после которого начальник отряда молчит и не смотрит ни на Жильцова, ни на Линькова.

— Есть вещи бесспорные, старший лейтенант!

Это был еще не запрет на спор, но и нежелание слышать какие-нибудь возражения.

— Отчего же? — нарушил молчание Флеровский. — Пусть выскажется. Говорите, старший лейтенант.

— Военный человек, по-моему, — сказал Жильцов, — это только человек определенной профессии. Это не снимает с нас чисто человеческие обязанности.

— Ну что ж, — нетерпеливо перебил его Линьков. — Все равно вам придется писать по этому поводу объяснительную. Вот там и можете изложить свою жизненную философию. И не задерживайте, старший лейтенант. Послезавтра здесь будет майор Юрков, мы передадим ему все это с нашими выводами. А там уж пусть вами занимается ваш политотдел. Я вам больше не нужен, товарищ полковник?

Жильцов тоже встал, но Флеровский кивнул ему:

— Останьтесь.

Он глядел на спину уходящего Линькова, взгляд у него был тяжелый, недобрый, и лишь когда Линьков закрыл за собой дверь, полковник словно бы облегченно откинулся на спинку кресла.

— Ну а теперь давай по порядку, — попросил он.