В комнате был еще один человек — пожилая женщина, и Каланджи поклонился ей. Светличная скакала по комнате, взяла с полки вазу, женщина остановила ее:
— Ты садись, я сама все сделаю. И вы присаживайтесь, молодой человек.
— Это тетя Катя, — сказала Светличная. Женька поклонился еще раз. — Садитесь сюда и рассказывайте.
— Что вас интересует? — спросил Женька.
— Все, — сказала Светличная.
— Командир просил передать вам большой привет. Вы не сердитесь на него. Он действительно очень устал. Лица нет на человеке.
— А я три дня слушала, слушала — нет вертолета. Думала, вы совсем улетели.
— Ну что вы! Разве командир не зашел бы к вам попрощаться? Он до конца месяца здесь будет.
— А вы?
— Мы тоже, конечно.
— Трудно, наверно, месяц вдали от дома?
— Дело привычное. А командира дома никто не ждет. У нас холостяцкий экипаж.
Он смотрел на Светличную и отметил про себя: так, хорошо, попал в «яблочко». Светличная опустила глаза. Значит,
— У командира только мать, и та в Ленинграде живет. Друзей, конечно, много...
— Друзей? — переспросила Светличная.
— Как у всякого очень хорошего человека, — пожал плечами Женька. Это пожатие должно было означать: странный вопрос, разве вы это не видите сами?
Женька сидел и краем уха слушал, как на кухне тетя Катя наливает чайник, чиркает спичкой, гремит посудой. Только бы подольше не закипал чайник. Этот разговор, не предусмотренный планом, был просто счастьем! «Ничего девушка, — подумал Каланджи. — Слышал бы сейчас этот разговор Кокорев! Вряд ли сказал бы тогда, что я мальчишка».
— Ноге лучше? — спросил он.
— Лучше. Болит еще, правда.
— Год назад командир вывихнул руку. Представляете, как болело? А он никому ничего не сказал и водил машину.
(Это было сплошное вранье. Но ничего более подходящего к случаю Женька придумать не мог.)
— Характер! — усмехнулась Светличная. Она поглядывала на Женьку искоса, но он уже не замечал этого. Он был сейчас, как глухарь на току. Он вырвался на простор, и его понесло без удержу. Характер? Да, характер! Смелый, решительный, сильный, добрый, справедливый — настоящий мужской характер.
— А у вас?
— Что у меня? У меня так — нормальный. А вот вы представьте себе: на высоте четыреста метров садятся моторы, и мы «сыпемся» вниз.
(Теперь это была правда. Он даже руками показал, как они «сыпались» и как Жильцов посадил машину.)
— Страшно было? — спросила Светличная.
— Знаете, когда машину ведет командир, мне ничего не страшно.
Чайник закипел, и тетя Катя принесла чашки, варенье, какие-то булочки. Она двигалась медленно, плавно, ставила все это на стол и тут же снова уходила, будто боясь помешать разговору.
— Брусничное? — кивнул на варенье Женька.
— Земляничное, — ответила Людмила.
— А-а, — сказал Женька. — Любимое варенье командира.
— А какой у него размер рубашек? — вдруг спросила Светличная. — И номер обуви. И что он читал в последнее время?
Женька изумленно поглядел на Светличную и понял, что переборщил. Она еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться. И вдруг ему захотелось, чтобы скорее пришла с чайником тетя Катя, — втроем будет уже совсем, совсем другая беседа, а про командира можно будет еще сказать как-нибудь вскользь, будто бы между прочим, даже случайно.
— Может, вам лучше кофе? — спросила Светличная. — Хорошо помогает от усталости.
— Спасибо, — сказал Женька и вдруг нашел, как резко сойти с курса. — Но все равно, знаете, такого кофе, какой готовит мой прадед, вы не пили. Вы были когда-нибудь в Гагре?
Нет, Светличная никогда не была в Гагре.
А Женька рассказывал, что в Старой Гагре, возле причала, под старыми платанами есть маленький голубой буфет — так вот, прадед до сих пор в свои восемьдесят шесть работает там, варит кофе. Одна чашечка — и сердце готово выпрыгнуть. Есть люди, которые едут из Адлера, Сочи или Сухуми специально для того, чтобы выпить чашечку прадедова кофе.
— Так что извините, я лучше чаю, — сказал Женька. — Да мы с командиром вообще предпочитаем чай.
Это получилось просто здорово! Как бы вскользь, между прочим, даже случайно и, главное, уже мягче — «мы с командиром».
— Вы отнесите ему баночку варенья, — сказала Людмила.
Женька замахал руками. Зачем? Тут же он спохватился:
— Зайдет — подарите ему сами.
Он пил чай уже торопливо и уже стыдясь того, что наговорил, и знал, что Светличная решительно все поняла и поэтому старательно прячет глаза, потому что они смеются. «Мальчишка, конечно, мальчишка, совсем щенок, дурак набитый, надо было бы подбить на этот разговор Кокорева, вот он-то сумел бы, конечно. Нет, все-таки это должен был сделать именно я, а не Кокорев, он здесь ни при чем, это только мое дело...»
Тетя Катя снова вышла и вернулась с банкой земляничного.
— Это мое, из лесной ягоды, — сказала она.
— Командир, наверно, больше любит из садовой? — спросила Светличная, и Женька начал хватать чай крупными глотками, чтобы только ничего не ответить ей.
Тетя Катя словно бы выручила его.
— Из садовой их другой товарищ предпочитает. Как его?.. Самохвалов, — грустно сказала она.
— Вы знаете Самохвалова? — удивился Женька.