Крыши наших домов

— Я? — удивился Жильцов. — Нет, что ж, все правильно, я самый обыкновенный, плохо воспитанный человек. Но мы обожаем спасать девушек. Верно, Женя? И поэтому я не обиделся. Ты куда? — спросил он Каланджи, когда тот взял пустую корзинку Светличной и отошел в сторону.

— Чего же им пропадать? — ворчливо сказал Женька. — Кроме того, мы обожаем делать подарки спасенным девушкам. Верно, командир?

— Валяй, — согласился Жильпов. — Десять минут.

Женька ушел за боровиками, которые они видели по дороге сюда. Жильцов повернул голову к девушке.

— Кажется, Людмила? — спросил он.

— Да.

— Я знаю, что вы сейчас меня проклинаете за то, что я развалился и лежу. Вы хотите есть и пить, а у меня в машине термос с горячим чаем и бутерброды. Но я не Геркулес. Что вы ели эти дни?

— Клюкву, — сказала Светличная. — Ползала, плакала и объела всю лужайку. Вот когда начинаешь понимать, какая простая и удобная штука — гастроном, хотя бы и с очередями. Знаете что? Не надо меня больше тащить. Я возьму вас обоих за шеи и допрыгаю сама.

Жильцов не ответил. Он все смотрел и смотрел на эту в клетчатой рубашке и брюках, похожую на мальчишку, девушку, которую он все-таки нашел и вытащил из болота, и ему остро захотелось протянуть руку и положить на ее руку с дешевеньким колечком на пальце и сказать: «Ладно, донесем уж как-нибудь сами». Он испытывал странную нежность к ней и, не смущаясь, откровенно, в упор, даже с какой-то жадностью разглядывал ее лицо, короткие волосы, в которых запутались иголки хвои и сухие травинки, — ах ты, девчонка-печенка, натерпелась же ты за эти дни! И, конечно, страшно тебе было по ночам — хоть в крик кричи, а ничего, еще хорохоришься, хотя самой-то ужас как хочется пожаловаться на судьбу.

Он все-таки не выдержал и спросил:

— Ну а честно: страшновато было, а?

— Страшновато, — сказала она. — Вчера вечером лось вышел. Стоит и смотрит на меня. Они здесь непуганые. Я на него заорала, а он головой мотнул и стоит...

— Да-а, — протянул Жильцов. — Я бы, наверно, тоже не обрадовался.

— А я начала петь, — улыбнулась Светличная. — Сижу и пою во все горло: «Легко на сердце от песни веселой...» Он послушал, послушал и ушел. Ну а у меня поджилки трясутся, конечно...

Нет, Жильцов не просто разглядывал ее — он любовался девушкой торопливо, будто боясь, что вот сейчас появится Каланджи и надо будет идти дальше, а он не успеет запомнить ее лицо. И даже поморщился, когда появился Женька с корзинкой, полной боровиков — это за десять-то минут! — все, пора идти, и он снова повернулся к девушке спиной, шутливо проворчав: «Прошу на место».

Они полетели не сразу. Пока Женька суетился, угощая Светличную бутербродами и чаем, Жильцов сам вызвал заставу (дальше ультракоротковолновая не брала), попросил сообщить в отряд, что все в порядке, пропавшую нашли и чтоб к посадочной площадке отряда подогнали санитарную машину.

Он спрыгнул на землю и увидел, что Кокорев и Женька расположились на травке, как на пикнике, для долгой беседы, и Кокорев что-то рассказывает девушке, а она смеется, открывая ровные, влажно блестящие зубы. Смеялась она негромко. Казалось, смех шел откуда-то из глубины груди, и Жильцова поразило, каким счастливым был этот смех. Вдруг она обернулась к Жильцову и спросила:

— У вас нет расчески и зеркальца?

Расчески были у всех, а вот зеркальца не нашлось. Девушка начала причесываться, чуть наклоняя голову. Движения ее рук были плавными, и прежняя схожесть с мальчишкой тут же исчезла. И снова Жильцов поймал себя на том, что разглядывает ее с торопливой жадностью, как бы стараясь не упустить и запомнить каждое движение. Должно быть, девушка что-то заметила и смутилась.

— Спасибо, — сказала она, возвращая ему расческу.

Ей помогли подняться, и она стояла, поджимая больную ногу и пошатываясь. Жильцов только кивнул Кокореву на открытую дверцу, и тот сразу понял. Вдвоем они подняли девушку в машину. Женя вошел следом и закрыл дверцу. Вдруг Светличная сказала:

— Мальчики, мне что-то нехорошо, — и, закрыв глаза, начала валиться на бок. Жильцов успел подхватить ее.

— Куртки на пол, — сказал он. — Быстро!

Ее уложили на куртки, и Жильцов, чуть приподняв девушку, просунул руку за воротник ее клетчатой рубашки, нащупал пуговки лифчика и рванул петли.

— Ничего, — сказал он. — Это обморок. Все-таки не выдержала. Ты сиди рядом, Женька.

Он сел на свое место и, подняв машину, быстро пробежал глазами по приборной доске. Все было в порядке, он повернул вправо коррекцию рычаг-газа, увеличивая обороты, и машина пошла боком, словно сносимая ветром. Кокорев сказал:

— Шестнадцать вправо, командир, — и, когда Жильцов поставил машину на курс, добавил: — Жаль, хотела поглядеть, как летает вертолет.

Жильцов не ответил. Ему казалось, что машина идет слишком медленно, хотя стрелка спидометра стояла возле ста восьмидесяти.

Уже там, на посадочной, когда Светличную вынесли и, уложив на носилки, поместили в «санитарку», и когда «санитарка» ушла, Женя сказал:

— У нас осталась ее корзинка и еще сапог.

— Ладно, — сказал Жильцов. — Я сам отнесу.