Крыши наших домов

Примерно через полчаса они вернулись к флотилии, и Кокорев, стоя возле открытой дверцы, кинул первый самодельный вымпел. Мимо. Второй удар о мачту, и Кокорев увидел, что топовый огонь на ней разлетелся вдребезги. Третий вымпел упал на опустевшую палубу: люди успели спрятаться...

— Что они там копаются? — недовольно спросил Жильцов.

Ракеты все не было. Жильцов смотрел вниз: рыбаки сгрудились на палубе, наконец один из них побежал в рубку. Неграмотные они там, что ли? Наконец в сторону вылетела желтая ракета, и Жильцов развернул машину. Слава богу, очухались! Его злило, что рыбаки как ни в чем не бывало продолжали тралить, их будто бы не беспокоило, куда девалась «Назия», — ничего, пограничники найдут и выручат, если что. Привыкли ездить в рай на чужом горбу, черт возьми.

— Мы идем в другой квадрат, командир, — сказал Кокорев. — Они могут и ошибиться.

— А могут и не ошибиться, — ответил Жильшов. — Пошукаем малость. Вы отмечаете курс?

— Да.

Они должны были искать «Назию» в море, но ракета показала направление на берег, и Жильцов повел вертолет к берегу. Кокорев подумал, что сейчас морские заставы и посты технического наблюдения начнут передавать на БИП сообщения о проходе вертолета, и оперативный дежурный побежит к начальнику штаба, и они подумают, что старшему лейтенанту пришла в голову какая-то блажь, и по рации последует строгий запрос...

— Вон она, — спокойно сказал Жильцов и опять начал резко снижать машину. Судно стояло возле одинокого бревенчатого, вытянутого в море причала. Жильцов прошел так низко, что люди на судне отвернулись и закрыли лица от урагана, поднятого лопастями. Но Жильцов успел разглядеть и номер, и название судна — «Назия».

— Передайте квадрат, — сказал он Кокореву. И все. И опять Кокорев подумал: «Вот характер! Другой разразился бы громом и молнией по адресу этих рыбаков — еще бы! Ушли к берегу, костерок себе жгут, ушицу готовят, сукины дети!»

Конечно, капитану «Назии» всыпят по первое число за этот переполох и за полтора часа потраченного на розыски летного времени. Могут даже отстранить от работы: в пограничной зоне за такие штучки не гладят. И еще два часа Каланджи и прапорщик Самохвалов будут копаться в двигателе — послеполетный осмотр обязателен... Кокорев передал по рации, что «Назию» нашли, назвал координаты и, снова покосившись на Жильцова, подумал: «Спокоен. А чего ж это я кипячусь в таком случае?»

От начальника штаба Жильцов вернулся хмурым и сразу сел за «литературу» — так в эскадрилье называли каждодневную и порой утомительную работу над формулярами, журналом, полетными листами, признавая, впрочем, ее необходимость.

Утром они не успели позавтракать, и сейчас Кокорев брился, думая, что командир, видимо, будет ждать Каланджи, чтобы позавтракать всем вместе, вот и занялся писаниной. Когда он выключил электробритву, Жильцов сказал, не отрывая головы от бумаг:

— Вам, лейтенант, хорошо бы служить в бомбардировочной авиации. Может, подадите рапорт?

— Почему? — спросил Кокорев. — А, вымпел!..

— Поразительная точность! — усмехнулся Жильцов. — Надо умудриться погнуть мачту, разбить топовый огонь, а в ящике проломить дырку. Чем вы бросались то? Булыжниками?

— Да, пожалуй... — неуверенно сказал Кокорев.

— Рыбаки решили, что мы их бомбим. Короче говоря, пожаловались. Я же вам ясно сказал — взять камешки...

Он был раздражен, и его раздражение Кокорев ощутил почти физически. «Вот, опять это отталкивание, неприятие. Конечно, я перестарался, и камешки-то были килограмма по полтора, не меньше».

— А если бы врезали по человеку? — как-то недоуменно и грустно спросил Жильцов и добавил: — Короче говоря, мне из-за вас придется писать объяснительную. Понимаете, лейтенант? Первую объяснительную в жизни. И это всего-навсего на восьмой день нашего с вами знакомства!

День

Если бы Жильцов выругал его, обложил самыми последними словами и заставил самого писать эту объяснительную записку, Кокореву было бы легче. Но впервые за все это время он увидел командира вот таким — грустным, недоуменным, будто пытающимся понять, что же за олуха царя небесного дали ему в штурманы, что он за человек, откуда и как появился в погранвойсках и за что же такое наказание выпало ему, Жильцову. Примерно так Кокорев думал за Жильцова, и его угнетала несправедливость этой выдуманной им самим оценки, хотя, конечно, дело нешуточное — погнуть мачту, разбить топовый огонь и нагнать на рыбаков страху этой бомбежкой. Ну, перестарался, недодумал. Хотел как лучше, а получилось совсем паршиво...

Днем, после обеда, все трое решили немного поспать, — сегодня их подняли рано, — и Кокорев удивился, как быстро уснули Жильцов и Каланджи. Ему не спалось. Плохо начинать службу с неприятностей. И все-таки вновь и вновь он возвращался мыслями к Жильцову, который спокойно посапывал на соседней кровати: у него был сон много поработавшего и очень уставшего человека. А Каланджи спал, подоткнув ладошку под щеку, распустив губы и временами вздрагивая, — так спят дети, которым снится, что они летают...