Крыши наших домов

Татьяна испытывала не просто острое чувство жалости — сейчас к нему примешивалось другое: внутренний протест против той несправедливости, которая произошла в жизни и сделала из Ирки вот эту размалеванную куклу. Всего-то полгода! Она могла догадываться, что произошло. Даже не надо было никаких подробностей. Когда человек сворачивает куда-нибудь не туда, это всегда происходит почти одинаково.

Ирина заказывала завтрак с небрежной привычностью — впрочем, наверно, это была еще некая игра перед подругой.

— Вот так и живем, беляночка-северяночка. Тебя, конечно, распирает от нетерпения? Или Валька уже успела обо всем доложить?

— Что с тобой случилось? — тихо спросила Татьяна. Казалось, Ирина только и ждала этого вопроса.

— Произошло чудо, как и с тобой. Бывают же на свете чудеса? Думаешь, я буду жаловаться на судьбу? Валька — дура, ей кажется, я в беде по уши, а все как раз наоборот.

Официант принес хлеб и коньяк в маленьком графинчике. Ирина сразу налила себе рюмку и выпила. Татьяне стало стыдно: при постороннем человеке, вот так, с жадностью, залпом! Ирина перехватила ее взгляд.

— А, пустяки! Ну, познакомилась с одним человеком... Сорок лет, разведен, денег вагон. Конечно, когда-нибудь его все равно посадят, он директор гастронома и не стесняется брать то, что плохо лежит. Квартирка — бонбоньерка, есть машина — не «Волга», правда, а «Жигули». И компания есть: один — поэт-песенник, другой — рекордсмен в беге на короткие дистанции в закрытых помещениях, ну, остальные так... «Ты — мне, я — тебе». Что, не нравится?

— Не нравится, — призналась Татьяна.

— А мне понравилось. Вдруг захотелось пожить в свое удовольствие. Я его не люблю, конечно, как ты догадываешься. — Видимо, коньяк подействовал, Ирина говорила все быстрее. — Но как вспомню, что на стипендию жила и на почте подрабатывала, — страшно становится. А в книжном магазине торчать восемь часов за семьдесят рэ? Нет, милая, хоть час, да мой.

— Погоди, — остановила ее Татьяна. — Значит, ты...

— Да, да, да! И я ни о чем не жалею, и меня тоже незачем жалеть. Каждый человек в конце концов ищет свои выгоды в жизни.

— Ты вышла за него замуж?

Ирина захохотала.

— Дурочка! Я не собираюсь стирать ему носки и кальсоны, это делает его мама. Так проще и лучше. Во всяком случае, для меня. Ешь семгу и не смотри на меня как на падшую. Или рассказывай о своем семейном рае среди лесов и болот.

Татьяна не могла притронуться к еде — только выпила немного нарзана.

— Или разошлись по нулям? — спросила Ирина.

— Нет, что ты.

— Тогда я выпью за вас и закажу еще. Как говорит мой пузатик, тосты найдутся, лишь бы выпивка была.

— Я все-таки не понимаю... — сказала Татьяна.

— Когда я успела или как смогла? — перебила ее Ирина. — Перестань, пожалуйста! В каждом из нас сидит свой кусочек гнили. Как видишь, я тоже соображаю, что это не очень-то нравственно и что нас учили совсем другому. Почему ты ничего не ешь?

— Не могу. По некоторым причинам...

Ирина догадалась.

— Когда же ты...

Татьяна пожала плечами:

— Наверно, в конце лета... Послушай, Ирка. Ты не думаешь, что потом тебе будет плохо, очень плохо?

— Стараюсь не думать, — усмехнулась она ярко накрашенным ртом, а глаза — знаменитые Иркины глаза, из которых всегда сыпались черти, — оставались грустными и усталыми. «Словно потухшие», — подумалось Татьяне. — Во всяком случае, детей у меня, наверно, уже не будет.

Она заказала еще и выпила еще; напрасно Татьяна пыталась остановить ее. Жалость проходила. Татьяна думала, что же ей делать — вот сегодня, сейчас, — куда бежать, с кем говорить, чтобы Ирка снова стала Иркой, и вдруг с отчаяньем поняла, что уже ничего невозможно сделать. Она поняла это после того, как Ирина, откинувшись на спинку стула, сказала чуть нараспев:

— Жаль, что ты такая... Как бы ты могла жить со своей-то фигуркой да личиком!

— Перестань! — резко сказала Татьяна, но та только рассмеялась.

— Нет, ты тоже умеешь хватать судьбу за хвост. До сих пор не могу понять, как ты, тихоня, окрутила своего лейтенанта? До чего хорош был лейтенантик! Он и сейчас такой же?

Она поддразнивала, нарочно сердила Татьяну, ей нравилась эта игра.

— Мы тогда все очумели от неожиданности. Танька — и вдруг нате вам! По всем статьям я должна была захороводить того лейтенантика. Забыла — как фамилия твоего мужа?

— Дернов, — нехотя ответила Татьяна.

— А, ну да, Дернов. Дер-нов! И жила бы за тридевять земель. Ни такси, ни «Бакы», ничего... Рожала бы себе на здоровье... — Ее развозило от выпитого. Татьяна подумала: сейчас она заплачет — у Ирины начал срываться голос. — Ты, конечно, счастливая. Почему ты, а не я? Да потому, что мечтала о своем принце, а принц оказался вот с таким брюхом и плешью с тарелку. О, господи! Я же для него тоже вроде красивой вазы в доме, — думаешь, не понимаю? Когда ваза надоест или начнет занимать слишком много места, ее снесут в комиссионку. Не хочу!