Писем от тебя пока нет. Если придется поехать в поселок, заеду на почту к твоей Антонине Трофимовне и позвоню тебе — заодно и познакомлюсь и погляжу на твою подружку.
Кстати, вчера на заставу приходил Михаил Евграфович, спрашивал о тебе и огорчился, что не застал. Принес тебе подарок — чучело тетерева. Здоровенная штука! Я поставил его на шкаф и теперь все время, как проснусь, здороваюсь с ним: «Здравствуйте, Терентий, как вам почивалось?»
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ: «...Мне не повезло. Ездил в комендатуру, и на почту зашел, и Ленинград дали быстро, но подошла твоя соседка и сказала, что никого нет дома. Загуляла, Танюшка? Смотри, жена! Тебе-то лучше, ты знаешь, что я здесь не загуляю.
Все это, конечно, в шутку. Я спокоен за тебя, родная. Только очень и очень береги себя — знаешь, для чего...
У меня все по-прежнему. Служба есть служба. Конечно, малость устал и начинаю подумывать об отпуске, но обещаю тебе на весь отпуск наняться в няньки. Обязуюсь стирать пеленки, таскать воду для мытья и пр., что положено. Как-то еще не совсем верится во все это. Заглянул тут к Коробовым, посмотрел на их сына Наташку, но взять на руки побоялся. Еще нажмешь нечаянно как-нибудь не так... Она очень похожа на отца, только усов и не хватает. Интересное существо.
Пока ждал разговор с Ленинградом, решил познакомиться с Антониной Трофимовной. Оказывается, девчонка, которая работает на почте, вовсе не Антонина Трофимовна, а какая-то Люда. Твоя подружка ушла в отпуск и, как сообщила Люда, переехала к леснику. Вот так-то!
Знаешь, я тут здорово разорился! Заглянул в «смешторг» (смешной торг) и вдруг увидел кофейный прибор. Не знаю, понравится ли тебе, но я его все-таки купил. Пусть будет как в лучших домах Европы. Продавщица уговаривала меня взять для тебя какие-то югославские туфли, но я ведь не знаю, какой у тебя номер. Этот недостаток в семейном образовании надо будет ликвидировать.
Как видишь, новостей у меня немного. У тебя должно быть больше. Но ты не пишешь вот уже десять дней.
Вернулась жена капитана. Ты бы видела, какой он ходит счастливый! Мы со старшиной перекинулись и решили дать ему отгул на три дня. Справимся как-нибудь сами. Теперь обедаю в столовой один. У повара период депрессии, каждый день готовит «макаронные изделия» с тушенкой, но я с завтрашнего дня буду брать его с собой: пробежит двадцать километров на лыжах и, глядишь, депрессия кончится, а с ней и «макаронные изделия».
ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ: «Здравствуйте, уважаемая Татьяна Ивановна! Пишут Вам члены Вашего бибсовета ефрейтор Линев и рядовой Ершов. Адрес нам оставил Ваш отец, когда гостил у нас и просил писать, если что-нибудь понадобится. Передайте ему наш большой и сердечный пограничный привет и самые добрые пожелания в работе и личной жизни. Пишем же мы Вам вот почему: несколько наших ребят решили в личное время позаниматься, чтоб не забыть школьный материал. Кончится служба, некоторые пойдут учиться. Очень большая к Вам просьба — достаньте учебники по этому списку, и когда будете возвращаться, мы Вас встретим, чтоб не тяжело было нести.
У нас все в порядке, библиотека работает. Товарищ лейтенант взял сразу три первых тома Диккенса, но читать ему, наверно, некогда. Как ни посмотришь, он все время здесь, на заставе или на границе...»
ПИСЬМО ПЯТОЕ: «...Наконец-то получил от тебя первое письмо: оно шло пять дней. А уже прошло больше двух недель, как ты уехала — целых семнадцать дней.
Прочитал я, что ты написала, и огорчился, конечно, очень. Наверно, ты по-своему права, но вряд ли кто-нибудь имеет право претендовать на полную непогрешимость во мнениях. Давай разбираться по порядку.
Ты пишешь, что я на заставе один, дома — другой. По твоей логике, я должен ставить тебя по стойке «смирно», налагать взыскания за невымытую посуду и так далее. Постараюсь объяснить еще раз: мне поручено делать из порой расхлябанных, несобранных людей настоящих солдат, которым можно доверять, на которых можно положиться. Поглаживанием по головке тут многого не добьешься.